Утренняя заря

Разговор о музыке. – А: Что скажете вы об этой музыке? – В: Она овладела мной, я не могу ничего сказать. Слушайте! Она начинается опять! – А: Тем лучше. Давайте постараемся теперь одолеть ее. Могу ли я сказать несколько слов об этой музыке? И показать вам драму, которую, может быть, при первом слушании вы не захотели бы видеть? – В: Отлично! У меня два уха, а при нужде их может быть и больше. Подойдите ближе ко мне! – А: Это еще не то, что он скажет нам, до сих пор он обещает только сказать нечто неслыханное, насколько можно понять из его мимики. Ведь это мимика! Смотрите, как он кивает! как он выпрямляется! как он бросает руки! Вот, кажется, настала высшая минута напряжения, еще две фанфары, и он исполнит свою музыку великолепно и блестяще, как бы играя блеском драгоценных камней. – Довольно! он смотрит восторженно вокруг себя, и на него обращены восторженные взоры; только теперь вполне нравится ему его тема, теперь он становится изобретательным, отваживается на новые и смелые эскизы. Как развивает он свою тему! Ах! обратите внимание, он умеет не только разукрасить ее, но даже нарумянить! Да, он знает, что такое цвет здоровья, он умеет показать его, – в своем самосознании он тоньше, чем я думал. И теперь он уверен, что он убедил своих слушателей, он сообщает свои выдумки, как будто бы это были важнейшие вещи под луною, он смело указывает на свою тему, как будто бы она была очень полезна для этого мира. Ха! как недоверчив он! Как бы мы не утомились! И он рассыпает свои мелодии среди сластей, – теперь он взывает даже к нашим более грубым чувствам, чтобы вызвать в нас возбуждение и снова покорить себе! Слышите ли вы, как он призывает на помощь ритмы бурь и громов! А теперь, видя, что они захватывают нас, овладевают нами, он отваживается снова ввести свою тему в игру элементов и убедить полуочарованных и потрясенных, что наше очарование и потрясение есть следствие его чудной темы. И на будущее время верят ему слушатели: лишь только сорвется с его инструмента звук, в них возникает воспоминание о прежнем потрясении; это воспоминание помогает теперь теме, оно сделалось теперь «демоническим»! Какой он знаток души! Он повелевает нами, как оратор!.. Но музыка смолкла!.. – В: И хорошо сделала, что смолкла! Я не могу больше выносить этого – слушать вас! В десять раз охотнее я позволю обмануть себя, чем один раз узнать правду таким образом, как вы ее сообщаете. – А: Это-то я и хотел услышать от вас. Вы довольны тем, что вас обманули! Вы идете сюда с грубыми, похотливыми ушами; вы идете слушать и не понимаете искусства, вы по пути потеряли чутье к честности! И этим вы портите и искусство, и художника! Раз вы рукоплещете, вы держите в своих руках понимание художника, – и горе, если он заметит, что вы не умеете различать между невинной и виновной музыкой. Я подразумеваю, конечно, не «хорошую» и «плохую» музыку, – это бывает в той и другой музыке! Я называю невинной музыкой ту, которая думает исключительно только о самой себе, верит себе, и забывает весь мир, помня только о себе, – музыку самого глубокого уединения, для себя самой, которая говорит только о себе и сама с собой и не обращает внимания на то, есть ли слушатели и ценители, понимают ее или нет, и какое производит она действие. Наконец, музыка, которую мы только что слушали, принадлежит именно к этому благородному и редкому роду, и все, что я говорил вам о ней, было ложно, – простите, ради Бога, мою злость! – В: О! стало быть, вы тоже любите эту музыку? Тогда вам прощаются многие грехи!

193

Счастье злых. Эти неподвижные, мрачные, злые люди имеют нечто такое, чего вы не можете у них оспаривать, – редкое и странное удовольствие в dolce far niente, в покое утром и вечером, в таком покое, какой знает только сердце, которое слишком часто мучается, разрывается, отравляется запальчивостью и раздражением.

194

Слова всегда готовы у нас. Мы выражаем наши мысли постоянно словами, которые у нас под рукою. Или, чтобы вернее выразить мою мысль, мы в каждую минуту имеем именно только ту мысль, для которой у нас есть под рукой слова, которые могут приблизительно выразить ее!

195

Льстить собаке. Стоит этой собаке один раз погладить шерсть, тотчас зарычит она и начнет метать искры; как всякий другой низкопоклонник, и она гениальна в своем роде. Почему же мы не можем выносить ее!

196

Прежние панегиристы. «Он молчит обо мне, хотя он знает теперь правду и мог бы сказать ее. Но она звучала бы местью, а он уважает правду так высоко, достойный уважения человек!»

197

Амулет зависимых. Кто неизбежно зависит от повелителя, тот должен иметь что-нибудь такое, чем он внушал бы страх своему повелителю и держал бы его в узде, например честность, откровенность или злой язык.

198