Утренние фонари

Когда подъехали к детскому дому, Лариска немного оторопела. Вообще, это заведение — страшное место: организация, где можно взять себе человека. Можно на выходные, можно насовсем. Можно вернуть, если человек не соответствует по параметрам. Это странно, как уличные фонари, которые светят с утра, хотя уже давным-давно светло. Коммунальщики говорят, что в переулке не могут установить фонарь — дорого обслуживать. А на шоссе фонарей тысячи, и они светят каждое утро никому. Мы что, целая планета сумасшедших?

Вот и детский дом: живем — не тужим, выбираем обои по цене хорошего пальто, а у нас целые детские дома никому не нужных детей, которые смотрят на нас сквозь оконные решетки. Их бы и взяли, да дорого обслуживать. Ведь тогда придется отказаться от пальто, или от обоев.

Вадик не боялся детского дома и когда вышел из своего “броневика” даже потянулся и зевнул. Скучно. Но! Спасибо ему, что хотя бы терпел.

В холле, правда, было уютно. “Воспиталки” с виду вполне добрые. Детишки суетились и бросали любопытные взглядики.

Заведующая — обычная неинтересная тетя с пластмассовым равнодушием в глазах. Но так положено. Войдите в любой кабинет — там такая сидит. И лица у всех одинаковые почитай.

— Ну, пойдемте посмотрим, — она встала и открыла им дверь в коридор. — Только вы никому ничего не обещайте, не обнадеживайте. Вы не представляете, как это важно.

Вадик опять зевнул. У него даже щелкнула челюсть и заслезились сонные глазки. Нет, конечно мужчины вполне могут быть чувствительны к детям, но здесь особый случай. Вадик он… Он кулаком дверь филенчатую пробивает. Конечно, в тот раз все из-за коньяка случилось, но и тренировка, и характер. В общем, он не чувствительный.

— План такой, — обрисовала заведующая. — Сейчас зайдем в комнату, там детишки занимаются. Мы тихо пройдем, вы сядете и просидите до конца урока. Потом зайдете ко мне, и посмотрим.

Пришла еще тетя и пригласила заведующую “пошушукаться”. Заведующая извинилась, попросила подождать и исчезла навсегда. Через полчаса зазвонил школьный звонок, такой знакомый, что Вадик даже усмехнулся.

Коридор взорвался шумом, смехом, криками и визгами — началась перемена. Перемена — это особый режим коридорного движения, он хаотичен, как улица в каком-нибудь Пекине, поэтому Вадик с Лариской приняли немного к стене, где остались терпеть до тишины следующего урока.

Прорвало еще одну дверь, и в коридор, и без того заполненный до краев, ворвалась новая волна. Из нее выбился один странный мальчик — лет пяти, который испуганно уставился на Вадика. Вадик и вправду внушал — при его-то росте и ширине. Хотя, когда не сердился, он был не так уж и страшен.

Мальчик замер и не двигался, и “воды” коридора привычно его омывали. А дальше все развивалось как во сне с эффектом туннельного зрения: все остальное отошло на второй план, а на первом остались только мальчик и Вадик.

Мальчик что-то сказал, выпучил глазенки ошалело, потом повторил, крикнул, но из-за шума голосов не разобрать что именно. Однако, окружающие расслышали команду и шум “течения” притих. И в этом штиле он снова позвал:

— Папа! — его личико задрожало, глаза наполнились слезами, которые он тут же смахнул кулачками. Потом он забубнил только себе “Папа… Папа… Папа…” и побежал на Вадика, мгновенно преодолел расстояние и крепко, как мог, вцепился в “папу”. Получилось только на уровне колен, ибо до основной части Вадика ему было не достать.

Вадик… испугался. О! Мужчина, вот как ты ведешь себя в бою! Глаза его были полны ужаса и удивления, он взглянул на Лариску с вопросом, на который у нее не было ответа. Она и сама была шокирована до стука в ушах.

Вадик нагнулся над мальчиком, взял его за плечи, чтобы “отклеить” от своих ног. Но мальчик не поддавался. Он поднял глазки, полные слез, и спросил:

— Ты пришел? А я жду-жду, — он вытер слезы, дотронулся до “папиного” лица и быстро-быстро залопотал. — Я тебе письмо рисовал! Помнишь? На Новый год. А ты все не идешь и не идешь. А я-то здесь! И все жду.

О Господи, прости нас грешных: бедный малыш и вправду верил, что это его папа. Он все рассказывал о своем ожидании и о своих достижениях, опасаясь, видимо, что без рекламы в этом мире и папа родненький может мимо пройти.

Вадик сполз с пьедестала своей солидности на пол, огромный — как июньская грозовая туча, и притянул малыша к себе так, что бедолага в этой туче просто утонул. Вадик тесно сжал “сына”, прилипая щекой к его щечке и вдыхая детский запах, и превратился вдруг в его настоящего папу. Все детишки это поняли, потому что Вадик… расплакался.

Коридор стих, замер — две сотни малышей уставились на Вадика, как на великое чудо на небе. Вадик поднял лицо, чтобы понять причину тишины.

— Папа? — крикнул другой мальчик, в голове которого лицо этого огромного человека запустило ряд ассоциаций. — Папа! Я здесь!

Кто знает, как выглядит папа, которого никогда не видел? Наверное, он большой и добрый. Остальное — детали.