— А у нас в семье одни вояки, — говорит молодая женщина, вскидывая удивленный и насмешливый взгляд. — Дед вояка, отец вояка и брат тоже… Все вояки! Вот только муж мой, слава богу, штатский. Но зато такой штатский, что просто прямая противоположность всем нашим мужчинам. Они не понимают его и не любят за это. Он художник. А знаете, это так хорошо, когда красками масляными пахнет, особенно, знаете, когда на природе где-нибудь, на цветущей поляне, среди леса, в жаркий летний день откроет свой этюдник, а оттуда этот запах! Ну просто удивительное чувство! Цветами, ромашками пахнет, пчелы жужжат, а он краски выдавливает на палитру, и никакой аромат не сравнится, ничего на свете так не волнует, как этот запах. У нас и комната вся красками пахнет. Мастерскую обещают, но пока… Сейчас ведь знаете как… Пейзажист, — говорит она с усмешкой. — Какую-нибудь осинку напишет или ручеек в ольховых зарослях. Ольху любит! Такое чепуховое дерево, а он любит и уверяет, что тут, понимаете ли, в цвете труднее всего разобраться, чтоб не было грязно, чтоб чистый был цвет. Ну и результат, конечно! Разве на ольхе заработаешь? Если бы я не работала, нам не прожить, — удивленно и радостно говорит она и смеется. — Давно обещали выставку, но вот никак… А знаете, он очень талантливый и умный художник, я это безошибочно чувствую. Правда, я не ошибаюсь. Он и сам все понимает, конечно, но все-таки жалко, когда вот так все кувырком. Интеллекта, наверное, не хватает! — говорит она и снова смеется. — То есть человек он, конечно, не глупый, но в том смысле интеллекта не хватает, что, как он сам говорит, это инструмент в руках человека, данный для достижения материальных благ. Вот в этом смысле — интеллект. По-латыни это: «выбираю между». Например, между дубленкой и автомобилем… Они, по-моему, сейчас в одной цене… А вот душа, говорит мой муж, это высшее начало всякого человека. Не только высшее, а можно даже сказать — божественное начало, понимаете? Интеллект можно заострить и самым наилучшим образом приспособить для достижения всяких благ — взять себе все, что только можно взять от жизни. Душа же требует другого, уверяет мой муж. Он у меня философ. То есть, вы понимаете, если интеллект приобретает, то душа, наоборот, все раздает, все, что есть лучшего в человеке, самые лучшие чувства: доброту, любовь, сочувствие, сострадание; все, что только есть у человека, — все раздает людям. С точки зрения здравого смысла человек все теряет. На самом же деле он приобретает весь мир. Понимаете? — с печальной доверительностью спрашивает она и тихо улыбается. — Это трудно понять, но это так. Я поняла однажды и теперь знаю, что счастливее человека, чем мой муж, нет на свете. Такой уж он у меня философ! Ничего не поделаешь…
Мария Александровна Хуторкова в странной задумчивости рассматривает вас с ног до головы, словно бы оценивая, на что вы способны, и делает это с такой доверительной улыбкой, с такой подкупающей откровенностью, какая, наверное, свойственна только женщинам, выросшим в обществе мужчин, или, вернее, тем из них, у которых в семье «все вояки».
Когда она рассказывает о своем муже, нельзя не позавидовать человеку, счастливому хотя бы уже потому, что его любит милая женщина, обладающая удивительной и редкой способностью тихо радоваться на людях своему загадочному и непонятному счастью, которым переполнена вся ее душа и которым она готова словно бы поделиться с каждым, кто только попросит у нее этого счастья. Но при этом она и не забывает посмеяться над мужем, над его житейскими неудачами, да и над своими тоже, очаровывая всех своей искренностью и таинственным умом, которым она как будто бы все время недовольна и старается как можно глубже упрятать его в смеющихся серых глазах или в нарочито откровенном рассказе о своей жизни, перипетии которой она всячески старается оглупить и осмеять на людях.