Утренние слёзы (Рассказы)

А она в какой-то задумчивой и пугающей решимости подошла к нему, молча и упрямо протиснулась между креслом и столом, обескуражив и напугав Рогова, села к нему на колени или, вернее, навалилась на подлокотник кресла и на его колени, обняла и сказала спокойно и без тени сомнения или страха:

— Я хочу вас поцеловать, Анатолий Васильевич. Вы так много сделали для меня… Кто я вам? Никто. Так не бывает. Я хочу быть для вас кем-то. Мне легче будет.

— Не дури, Люська, — тихо говорил Рогов, мягко отстраняя ее от себя. — Не дури, девочка… Не надо. Я старый человек, женатый, у меня дочь старше тебя. Не дури, пожалуйста. Дай-ка я тебя сам поцелую, как дочку. Будешь вроде как дочка для меня. — Он, с трудом поднявшись, оттолкнув и уронив загремевшее кресло, взял ее головку и поцеловал в лобик.

А она вдруг расплакалась такими слезами, так горько и горячо, что Рогов совсем растерялся и, не зная, как унять ее истерику, накричал на нее и чуть ли не отшлепал.

— Куда ты лезешь, дура! — кричал он, ходя по кабинету. — Ты что! Тебе замуж надо, тебе детей надо рожать, мужа любить. А ты, дура, ко мне, к старику! Выкинь из головы эту глупость. Я, Люська, ведь, знаешь… Я, Люська, мужик, я откроюсь тебе, я не боюсь… Я, Люська, столько женщин знал, что ты уж лучше не лезь ко мне. Не лезь, дуреха! И не реви! С ума, что ль, сошла?! Вот, на-ка, выпей водички, успокойся. Что ты?! Успокойся… Ты такая молоденькая, красивая, тебя муж любить будет. А я-то… Люська, Люська. Знала бы ты меня, дуреха!

А Люська, всхлипывая, говорила с каким-то детским упрямством:

— Вы тоже не знаете меня, Анатолий Васильевич… Вы не знаете. И не говорите ничего… Вы не знаете меня.

— Ну, будет, будет! Как это я не знаю тебя?! Я насквозь тебя вижу. Не знаю! Я тебе всю твою жизнь, если хочешь, могу рассказать, все твои мысли — все!

— Не знаете вы меня, Анатоль Василич… не знаете.

— Ну хорошо, — говорил он, соглашаясь с ней. — Не знаю. Пусть будет по-твоему. Давай-ка я тебя до дому провожу. Вытри слезы и иди умойся, приведи себя в порядок. Ты что! Ты ведь знаешь как! Кто-нибудь увидит, что ты у меня в кабинете плачешь… Что подумают-то люди? Понимаешь? С ума сошла девка! Ну-ка, быстро, быстро. Поторопись, милая. Чтоб, как говорится, без шума и пыли. Одна нога здесь, другая там. А то ведь я человек трусливый, всего боюсь, я ведь пуганый! А больше всего, Люсенька, самого себя боюсь. Больше всех чертей и дьявола боюсь себя! Вот ведь как, понимаешь ли ты!

На этот раз она послушалась и вскоре вернулась с опухшими глазами, но уже успокоившаяся, припудренная и даже деловито озабоченная.

— Не надо меня провожать, я одна доеду, — сказала она так, словно что-то важное вспоминала и никак не могла вспомнить.

Но уже какая-то сила, какая-то странная энергия, которую знал в себе Рогов, захватила его всего, он уже загорелся проехаться с этой заплаканной девочкой на такси, посидеть с ней рядышком в уютном полумраке автомобиля, испытывая что-то вроде благодарности к ней. Он с недоумением чувствовал в себе желание еще немного побыть с ней, услышать от нее наконец-то слова, которые бы ему все объяснили. Ему даже спросить у нее хотелось: «Ты что это, влюбилась, что ль, в меня?» — и услышать в ответ, чтобы снова в растерянности и смущении сказать ей: «Глупая! Ты ведь вон какая молодая да красивая, а я ведь старик для тебя совсем. Ты себе найди молодого мужа, он тебя любить будет, детей от него родишь».

Что-то в этом роде крутилось в голове Рогова. Ему как будто мало было того, что он услышал и почувствовал, ему надо было все выяснить до конца и забыть навсегда, отсечь этот разговор, чтоб никогда не вспоминать ее слез. Он и виноватым чувствовал себя перед этой девочкой, словно был обязан пожалеть ее, уступить ей и сделать что-то такое, о чем он и думать боялся. Но он и понимал, что самым правильным будет проводить ее до дома, убедиться, что она успокоилась, и успокоиться самому. Он даже успел в этой сумятице чувств подумать и о том, что Люсю, видимо, придется перевести на другую работу, хотя бы, например, в бухгалтерию, чтоб, не дай бог, не повторялись в будущем эти бурные сцены со слезами.

Но Анатолий Васильевич никуда ее не перевел. Люся проработала с ним до последнего дня, пока он не ушел на пенсию.

Вскоре случился тот самый скандальный развод с первой женой, потом его женитьба на тридцатилетней женщине, которая родила ему сына и которая сама ушла от него к другому мужчине, забрав ребенка с собой.