Утренний берег

Кешка живо распахнул дверь, и в переднюю ввалился Мишка, в одних трусах, в ботинках на босу ногу. С Мишкиных плеч свисало серое байковое одеяло. К голому животу он прижимал подушку.

— Ночевать к тебе. Сейчас твоя мать заходила… Говорит, нам вдвоем не так страшно будет.

Кешка покраснел, пробормотал:

— А мне и не страшно вовсе. Заходи, будем вместе на оттоманке спать.

— Ты ложись, а мне нельзя, — заявил Мишка. — Мне надо у окна сидеть; мало ли что случиться может.

Кешке тоже необходимо было сидеть у окна, но он дал честное слово не слезать с постели.

Мишка, закутавшись в одеяло, сел к окну.

— Вокруг башни темно, — сообщил он. — Людей не видно.

Кешка подпрыгивал на оттоманке, старался хоть так рассмотреть, что делается около башни. Наконец он догадался, сложил все три подушки одна на другую, по бокам подставил валики и взобрался на это неустойчивое сооружение.

Башня возвышалась угрюмой громадой. Отвернув от нее узкие стрелы, настороженно замерли краны. Прожекторы не светили, лишь красноватая, со слабым накалом, лампочка покачивалась на ветру.

Прошло много времени, томительного и напряженного. Чтобы не уснуть, ребята обменивались короткими репликами.

— Мишка, спишь?

— Нет… Сейчас, уже скоро…

— Мишка, а все-таки зачем взрыв будет?

— Я думаю, испытывают. Чтобы потом, когда атом пустят туда, никаких трещин не было.

Кешка пытался представить себе таинственное нутро башни и сложные машины, которые приведет в движение легендарное чудовище — атом.

Ребята надолго замолкали, свирепо боролись с дремой, заволакивающей глаза. И вдруг над башней возник трепещущий фиолетовый свет. Ударило по ушам гулким крутым ревом. Грохнуло, раскатилось по улицам эхо. Зазвенели на тротуарах лопнувшие стекла.

Кешка упал на пол со своего наблюдательного поста. Барахтался, выбирался из-под подушек.

Мишка кричал:

— Зажигай свет!

Когда в комнате вспыхнула лампочка, Мишка подскочил к зеркалу, принялся рассматривать лоб.

— Кешка, чего это у меня на виске?

Кешка подошел поближе. Вдоль виска у Мишки тянулась неглубокая розовая царапина.

— По-моему, рана…

Мишкины губы расплылись в блаженной улыбке. Он даже глаза закрыл.

— Раненый… Кешка, я раненый!..

— Ну да, — подтверждал Кешка с завистью. — Это из форточки стекло вылетело и кусочком тебя поцарапало. — Но Мишка не слушал; он приплясывал около зеркала и самозабвенно повторял:

— Раненый, раненый!.. — Потом он спохватился, спросил: — Кешка, у тебя бинты есть?

— Ну, есть.

— Давай перевязывай.

Кешка засмеялся.

— Чего там перевязывать! Йодом смазать — и все.

— Если хочешь знать, — круто повернулся Мишка, — по правилам медицины, тут операцию делать надо. Это тебе не рогаткой и не деревянной саблей, а настоящим взрывом. — Мишка расслабленно повалился на стул и запрокинул голову.

Кешка бросился к маминому туалету, достал из тумбочки бинт и вату. Смазал Мишкину рану йодом —. Мишка даже не поморщился — и стал делать перевязку. Мишка то и дело поворачивался к зеркалу, придирчиво осматривал голову и говорил:

— Мотай больше… Ваты не жалей…

Когда голова стала похожа на большой снежный ком, он удовлетворенно кивнул.

— Вот теперь в самый раз. Довольно. — Вдруг Мишка ударил себя по забинтованной голове. — Эх ма!.. Может, на улице еще раненые; может, кому помощь нужна?..

Мальчишки бросились к окну.

Уже начался рассвет, голубовато-серый, прозрачный и гулкий. Дворники сметали с тротуаров стекла в большие железные совки. А башня, мрачная бетонная башня, исчезла.

Ребята стояли, раскрыв рты от изумления.

— Начисто, — выдохнул Мишка. — Даже кусков не осталось.

На следующий день ребята во дворе были потрясены. Атомная станция рассыпалась почти что у них на глазах от самого обыкновенного взрыва. Тут было над чем подумать. Забинтованный Мишка мрачно вещал:

— Как грохнет!.. Осколок как зажужжит!.. И рраз — прямо мне в висок… Кешка, скажи…

Кешка все время пытался сказать, что никакого осколка не жужжало, что Мишку, по его, Кешкиному, мнению, поцарапало кусочком стекла из форточки. Но Мишка говорил так убедительно и при этом смотрел на всех с такой простодушной радостью и превосходством, что Кешка поверил. Может, и был осколок. Он ведь под подушками барахтался, мог не заметить. И Кешка согласно кивал головой.

— Ага, прямо в висок.

Ребята с завистью смотрели на забинтованную Мишкину голову, легонько дотрагивались до повязки и сочувственно спрашивали:

— Больно?.. Очень?..

Потом толпой двинулись к серому забору и прильнули к широким щелям в дощатых воротах.

На строительной площадке было пустынно. Словно привстав на цыпочки, тянулись к небесам башенные краны. Они будто не успели еще опомниться, прийти в себя. Деревянные подмостки, окружавшие башню, были разобраны и лежали теперь штабелями на земле. И никаких следов разрушения. Только от самой башни остался торчать ровный круг метра в полтора высотой, как будто башню аккуратно спилили у самого основания. И было чисто. Вероятно, взрыв унес все обломки куда-то далеко за город.

Нет, взрыв не был обыкновенным.

— Что вы, огонь до неба!.. — захлебывался Мишка. — Я сам видел, башня подлетела — и в пыль!..