— Нет, ты поди, — Варька вцепилась в старуху, потянула ее за юбку. — Зачем она говорит, что я вру.
Бабка поглядела в заплаканные Варькины глаза. Потом надела свое самое нарядное платье с оборками. Покрыла голову толстой клетчатой шалью и, выпятив грудь и поводя локтями, направилась в школу. В классе пения она без спросу уселась на стул, расправила широченную юбку и только после этого посмотрела на учительницу.
— Говори, милая, не тяни. Мне еще белье стирать надо.
— Ваша внучка училась музыке? — спросила учительница как можно сдержаннее.
— И-и, милая, — протянула бабка. — На какие такие деньги мы ей рояль купим? У нее одна музыка: Варька, туда! Варька, сюда! Варька, побеги. Варька, носы малым вытри. Вот и все ее ноты.
Учительница молчала, глядела в черный рояльный лак на свое отражение. Бабка уселась поудобнее, тронула учительницу за плечо.
— Слышь, девка, сыграй. Мы тебе с Варькой споем в два голоса.
— Что сыграть? — тихо спросила учительница.
— Про фуртуну.
Учительница слабо улыбнулась.
— Я не знаю… Вы пойте, я подберу.
Бабка откашлялась. Сделала несколько вдохов, словно разогреваясь, и повела низом:
— Задула фуртуна на море…
— Ой, лихо задула, — подхватила Варька высоко и пугливо. Они пели о двух рыбаках, об отце и сыне, погибших во время шторма. О старой матери и молодой жене с малым ребенком. Как молодая жена проклинает море и долю рыбацкую. И убеждает старуха невестку: «Если замуж пойдешь второй раз, только за рыбака иди. Рыбак твоего сына не обидит, станет любить его, как родного. Иначе нельзя рыбаку — фуртуна задует, погибнет рыбак, останутся его дети, и другие рыбаки станут любить их и жалеть, как родных».
Учительница даже к клавишам не притронулась. Когда бабка и Варька закончили песню, глаза у нее были влажные, в красных обводах.
— И вы не учились, — пробормотала она.
Бабка шумно сморкнулась в большущий, словно наволочка, платок.
— Если бы училась, я бы сейчас в Москве проживала, в самом высоком доме. На лифте бы ездила…
Учительница повернулась к Варьке. Сказала:
— Каждый день будешь оставаться после уроков.
— За что?
Учительница подперла руками голову.
— Вот именно, за что?.. — И добавила: — Буду учить тебя музыке.
Варька училась легко. Пальцы у нее были гибкие, сильные.
Учительница показывала упражнения и уходила, оставив ее одну в пустой школе.
Ноты роились в Варькиных глазах, как пчелы возле летка. Из месяца в месяц она постигала их строй и музыку песен.
В пятом классе весной учительница сказала Варьке:
— Скоро в рыбацком клубе концерт. Ты сыграешь.
— Не буду, — сказала Варька. — Я для себя играю.
— И песни поешь для себя?
— И песни для себя. Для кого же?
Учительница села к роялю.
— Варька, — сказала она, — я все время думаю о тебе. Мне не хочется тебе говорить, но я должна. Ты пойми, Варька, талант обязывает служить людям. Тогда он похож на родник. Тогда у него смогут напиться другие. Тогда они смогут унести его в своем сердце. И это будет счастьем для тебя и радостью для других.
Варька уловила в ее словах горечь.
— Смешная вы. Плюньте, и все тут.
— Не понимаешь ты, Варька, — ответила ей учительница.
— А мне наплевать! — Варька поднялась, пошла к двери. — Я на сцене-то онемею, как рыба, а может, зареву. Народ ведь от скуки в клуб ходит. Нешто я их веселить стану.
Когда Варька уходила, обернулась в дверях. Учительница плакала, уронив голову.
Она не перестала учить Варьку, но больше уже не заговаривала с ней ни о таланте, ни о выступлениях в рыбацком клубе.
Зато бабка с тех пор обезумела словно. Она принялась копить деньги на это проклятое пианино. И хвастает на базаре.
— Вы, — говорит, — все тут село, селом и останетесь. Когда Варька моя артисткой станет, я к вам на самолете прилетать буду, чтобы смеяться.
Когда Варька пришла домой, на крыльце ее встретили Пашка и Петька. Братья посмотрели на нее с испугом.
— Тебя ж ведь не драли, чего ж ты ревела? — спросил Пашка. — У тебя все лицо полосатое. Иди холодной водой умойся.
Петька смотрел на нее и мигал.
— Я знаю, от кого ты плакала. Ты от себя плакала.
Пашка поливал ей из кружки. Петька держал мыло и полотенце. Губы у Варьки были горькими.
— Батька с бабушкой чуть не подрались, — сообщил Пашка. — В школе какой-то отчет, и деньги нужно выплатить завтра, иначе на батьку в суд подадут.
Отец гладил брюки. Встряхивал их, сбивал пальцем пылинки. На стуле висел его новый выходной костюм. На полу стояли новые сапоги.
— Продавать понесу, — сказал отец. Сказал не зло, с облегчением.
— Где жить станем? — спросила Варька.
— Перебьемся, — сказал отец. — Самоеды большие уже, в детский сад бегают. Я, Варька, на «Двадцатку» пойду.
— Там механик есть.
— Тогда на другой сейнер пойду. Сегодня капитан Илья флот пригонит, обязательно станет матросов и механиков брать.
Варька чувствовала в отцовских словах уверенность.
Бабка бегала по дому. Хваталась что-то делать. Бросала. Выскакивала во двор. Лицо у нее двигалось, брови и уши, и нос, и подбородок, и щеки зажили отдельно и толкались и спорили между собой.
Бабка посмотрела на Варьку с испуганным вздохом.
— Отдай! — крикнула Варька.