Утренний иней

Она отвернулась на несколько секунд от моста и от реки» чтобы дать лицу согреться, и тут же увидела, что к остановке подходит заметенный, как и она, колючими снежинками с ног до головы высокий широкоплечий человек. Тоже, наверно, идет кого-то встречать. Человек подходил ближе, и, когда до остановки ему осталось пройти всего несколько шагов, Ветка вгляделась в него и обомлела. Отец!

Он узнал ее позже, чем она его, а потому у нее было больше времени на то, чтобы прийти в себя и разработать план, дальнейших действий.

— С ума сошел! — закричала она на него, когда он подошел ближе. — В такую погоду! Уж не в Каменск ли ты снарядился? Хочешь воспаление легких получить, да?

Отец, похоже, вовсе и не растерялся, увидев Ветку.

— Собственно говоря, — сказал он ей спокойно, даже улыбаясь, — собственно говоря, гулять рекомендуется в любую погоду.

— С температурой? И это еще медик говорит! И вроде бы взрослый человек!

Ветка высказалась бы и построже, но в этот момент к остановке подкатил каменский автобус. Из автобуса вышли все пассажиры. Матери среди них не было.

Ветка на всякий случай заглянула в автобус, хотя и она сама, и отец прекрасно видели, что в автобусе никого, кроме водителя, не осталось.

— Может быть, расхворалась тоже! — вздохнула Ветка. — Наверно, и в самом деле эпидемия началась… Может, все-таки мне поехать в Каменск, а?

— Не надо! — тихо сказал отец. — Не надо, дочка!

Они постояли еще немного возле пустого автобуса, а потом пошли вдоль набережной, хотя им там совершенно нечего было делать. Им надо было подняться вверх, к улице, что вела к их дому и к Веткиной школе. Но отец почему-то пошел вдоль набережной.

Да уж к автобусу ли, с которым должна была приехать мать, он сюда пришел?

Они шли и молчали. И река, вдоль которой они шли, тоже молчала. Хоть еще и непрочный, но сплошной, огромный панцирь покрыл ее ледяной целиной, и ветер наметал снег на эту целину, укрывал ее белой скатертью. Стало уже почти светло, хотя метельное небо оставалось пасмурным, а далекий горизонт за рекой тонул в темной, почти черной пелене бурана. Ветер бил сбоку, в левую щеку, колючим снегом. Набережная была безлюдной, лишь двое лыжников шли по лыжне, проложенной вдоль заметенного снегом газона. Наверно, им тоже рекомендовали гулять в любую погоду.

Ветка и отец шли вдоль реки. Шли неизвестно куда, шли и молчали. А Ветке нужно было в школу. А отец был болен, и ему нужно было в постель, под теплое одеяло. А они все равно шли вдоль реки. И Ветку не оставляло странное чувство — казалось ей, что отец торопится сделать что-то важное, что-то очень важное для него, что-то такое, что сделать может только он один. Только он один на всем белом свете.

Если он пришел встретить мать, так ведь не встретил! Если за Веткой, так ведь нашел ее, и зачем же теперь они идут незвестно куда? Что же так мучает его и не дает покоя в этом. Что гонит его, даже такого больного, из дома, из теплой уютной квартиры навстречу надвигающемуся бурану?..

Отец вдруг резко остановился.

В первый момент Ветке показалось, что отца рассердили ее мысли, которые он неизвестно как угадал. А потом она поняла, что он увидел что-то там, на реке.

Она вгляделась.

По такому еще совсем непрочному, такому тонкому льду реки уходила прочь от берега маленькая, удивительно знакомая фигурка в темной шубке и белой шапочке. Она даже не шла, она словно летела по льду — легко, невесомо…

— Это Настя! — прошептала Ветка, ужасаясь. — Это же Настя! Что же она делает, папа? Она же с ума сошла! Она же сошла с ума!

— Настя! — громко позвал отец.

Настя не остановилась. Казалось — это грозно надвигающаяся метель несет ее прочь, гонит в темные, почти черные снежные сумерки другого, далекого берега.

— Настя! — снова крикнул отец. — Не смей! Вернись!

Настя остановилась.

И тут же Ветке показалось, что Настя упала на колени. Лыжники, поравнявшиеся с ними, тоже увидели фигурку на льду, остановились и дружно ахнули. И в тот же момент Ветка увидела, как стремительно исчезает, уходит куда-то белая целина вокруг того места, где только что была Настя, образуя черный круг открытой воды…

И в ту же секунду оттуда, от этого черного зловещего круга, донеслось до них отчаянное, зовущее:

— Папа!

Отец почему-то резко, одним движением, отшвырнул Ветку в сторону — словно это она тонула…

Ветка упала на крутой газон, что так красиво зеленел на склоне летом, а теперь был мертвым и твердым, как камень, и, задыхаясь от ужаса, долго не могла подняться на ноги — под слоем снега была ледяная корка, и Ветка скользила по ней, не в силах встать и видя перед собой только одно: отец бежит туда, к реке, поглотившей Настю, на ходу сбрасывая с себя тяжелое пальто. И лыжники бегут туда же, в ту сторону, где чернеет этот смертельный круг открытой воды… А она, Ветка, все никак не может встать на ноги…

Когда же наконец она поднялась, то увидела: отец уже там, на самой кромке берега, на ступеньках набережной, ведущих к черному кругу… И дальше она увидела — он прыгнул на лед. И лед под ним тут же проломился. А Насти не было! И отца… отца тоже не было.