Утренний взрыв (Преображение России - 7)

— Это… это "разыгранный Фрейшиц перстами робких учениц" — вот что это такое, если ты хочешь знать!.. Я — художник и мыслю только образами… только образами!.. Корабль государственности российской перевернулся килем кверху, — вот что мы видели с тобой в Севастополе!.. А я тут какую-то де-мон-стра-цию!.. Взрыв, а не демонстрация, вот что должно быть и что будет!.. Не вымаливать идти, даже и не кричать: "Долой!", как это принято, а взорвать — вот что и просто и ясно!.. Корабль государственности российской, а? И ведь какой корабль! Вполне соответствующий мощи огромной державы!.. Дюжину двенадцатидюймовок имел!.. Конечно, полное истребление двухсоттысячной армии Самсонова, например, это гораздо грандиознее и для России чувствительнее, чем гибель всего только одного дредноута и нескольких сот человек на нем, но-о должен я сказать, что, во-первых, время уже не то: тогда только еще началась война, а с того времени прошло уже больше двух лет; а во-вторых, и люди стали совсем не те, и они это доказали!

Наде, после разговора с матерью, хотелось поговорить с мужем о том, что было бы хорошо ей, теперь уже одной, дня через два снова поехать к Нюре, не отрывая его от работы, но очень неожиданно для нее было то, что он только что сказал о своей картине. Сыромолотов же продолжал:

— Вот именно этот самый взрыв на «Марии», по-моему, и называется "вложить мечи в ножны!.." Во-е-вать?.. Гм, гм… А за что же именно воевать? А во имя чего, позвольте узнать? Чтобы эти подложные, поддельные господа Романовы удержались на престоле?.. Нет уж, что-что, а народ теперь поум-не-ел!.. Теперь ему пальца в рот не клади, — откусит!.. Помню, чей-то фельетон не то в московской, не то в петербургской газете был помещен, еще до войны с Японией: назывался он "Господа Обмановы". [Прим.: "Господа Обмановы" — фельетон о царской семье, принадлежащий писателю А. В. Амфитеатрову (1862–1938); напечатан в 1902 г. в газете "Россия".] Много шума он тогда произвел!.. А теперь и фельетонов таких не надо писать: всякий знает!

Надя поняла, что говорить ей сейчас, что она думала сказать, было бы как нельзя более не вовремя, и стала разглядывать картину, но Алексей Фомич взял ее за руку и повернул лицом к окну, говоря недовольно:

— Фрейшиц, Фрейшиц!.. А севастопольские матросы совсем не так играют, и погоди, погоди еще, как они могут заиграть!.. "Ваше благоутробие!" — а? "Ваше благоутробие!"… Это — начало конца, начало конца!..

Он сделал было несколько грузных шагов по мастерской, но, остановившись, продолжал, так как не говорить не мог:

— …Их казнят… Их казнят, ты увидишь!.. А я опоздал!.. Я опоздал со своей этой картиной, — вот я к какому выводу пришел!

Только теперь поняла Надя, — скорее почувствовала, чем поняла, — что ей надо обнять его и крепче к нему прижаться.

— Да что ты, что ты! Как опоздал? — заговорила она почти испуганно. — Как опоздал, когда она почти уже готова? Ведь ее даже и сейчас уже можно выставить, если…

— Если позволят, ты хочешь сказать? Если я захочу сидеть в тюрьме?.. Пока ведь и говорить о ней никому здесь нельзя, а не только показывать… Но ведь я говорю о том, что не успею ее закончить даже и к тому времени, когда показать ее будет можно и, пожалуй, нужно… Не в порядке такой постепенности произойдет революция, — указал Алексей Фомич на свою картину, — а сразу, взрывом, таким, как на «Марии», вот в чем я теперь убежден!.. И это — прочно!.. Это у меня теперь прочно, имей в виду!

— Что же, это ведь хорошо, — сказала Надя.

— Да, это хорошо, я согласен… Я согласен, хорошо!.. Но вот что мне еще хотелось бы тебе сказать…

Сыромолотов прошелся по диагонали мастерской и заговорил снова, резко и громко:

— Там — смерть! Над тем — крест!.. Но вот что еще меня поразило и о чем я молчал, скажу теперь… Вмешательство хирурга в рождение маленького у Нюры, должен тебе признаться, на меня это произвело впечатление тоже огромное… Ведь нужно же было, чтобы у такой вот Нюры родился ребенок, новая жизнь на земле! И тоже как бы путем взрыва, под аккомпанемент взрывов на «Марии»… Что же это значит, а? Значит ли это, что новая жизнь в России должна появиться тоже после гигантского взрыва, как дело рук искуснейшего в этой области творца, а?.. И кого же именно? Кто будет этот творец, не можешь ли ты назвать?

— Как же не могу назвать? — серьезно и даже строго посмотрела на своего мужа Надя. — Я тебе уже не раз называла его, разве ты забыл?

— Называла?.. Кого же ты имеешь в виду?.. Это — Ленин? — вдруг быстро спросил Сыромолотов.

— Разумеется, только он, — Ленин!..

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ