Утренний взрыв

- Никто не знал? Гм... очень странно!.. - Следователь еще раз поглядел в какую-то бумажку и спросил: - А настроение матросов накануне катастрофы вам разве не пришлось наблюдать?

- Накануне? - схватился за это слово Калугин. - Накануне большую часть дня я провел на своей квартире в городе... Мне пришлось провести это время в хлопотах о жене, чтобы поместить ее в больницу. Вчера ей сделали операцию.

- Угу... так... Но ведь и до этого и после этого вы ведь по службе своей должны были видеть настроение матросов? - совершенно не обратив внимания на "жену", "больницу" и "операцию", повторил свой вопрос следователь.

Но это невнимание и к тому, что нуждалась в срочной операции Нюра, и к тому, что он столько беспокоился об этом, и к тому, что операцию Нюра перенесла, больно хлестнуло Калугина, и он ответил следователю резко:

- Что матросы исполняли свои обязанности, как всегда, это я видел, а что означает "настроение" их, этого я не понимаю!

- Будто не понимаете? - игриво сказал следователь. - А кажется, вполне и всем понятное слово!

- Настроение матросов! - повторил, точно думая вслух, Калугин и пожал плечами.

- А не роптали ли матросы на начальство по поводу того, что два наших тральщика взорвались на минах? - спросил и впился в него глазами Остроухов.

Калугин понял, что это был каверзный вопрос; что если он ответит: "Да, роптали", то сейчас же последует вопрос: "Кто именно роптал? Как их фамилии?" Поэтому он проговорил медленно:

- Сам я ропота никакого не слышал... Я только слыхал от одного из офицеров, что был какой-то ропот.

- От кого из офицеров вы слышали?

И так напряженно-внимательно поглядел следователь, что Калугин не задержался с ответом:

- Это говорил мне судовой механик Игнатьев.

Он знал, что Игнатьев погиб, однако оказалось, что это знал и следователь, потому что тут же спросил:

- Еще от кого вы это слышали?

Калугину очень хотелось сказать, что о ропоте матросов было известно всем офицерам и доложено даже самому командующему флотом, бывшему тогда на "Марии", но он воздержался. Он сказал только:

- Был об этом общий разговор в кают-компании, но при этом фамилии каких-нибудь матросов отдельно никто не называл... Говорилось общими фразами: "Матросы беспокойны"... "Матросы что-то галдят"... Но какие именно матросы и что именно галдят, об этом я ничего определенного не слышал.

- Плохой вы, значит, службист! - презрительным тоном сказал следователь.

- На это не обижаюсь, - согласился тут же Калугин. - Я ведь офицер военного времени, да и произведен не так давно.

- Вы - студент?

- Окончил Лесной институт... Был помощником лесничего.

- Так-с!.. А к какой политической партии вы принадлежите? - в упор глядя, спросил Остроухов и взял поудобнее ручку, чтобы записать ответ.

- Ни к какой, - спокойно уже теперь ответил Калугин. - Я ведь сказал вам, что был помощником лесничего, а какая же может быть политическая деятельность в лесах?

- Нет, все-таки отчего же?.. Странно даже в наше время быть диким! Например, партия социал-демократов, так называемых меньшевиков, вполне легальная партия... Даже и большевики ведь имели же своих представителей в Государственной думе... И трудовики тоже... Что же тут такого? Это вполне естественно быть в той или иной партии... Вы эсер?

- В институте я занимался только своим институтским курсом, - тщательно выбирая слова, ответил Калугин, - а для партийной деятельности я и времени выкроить бы не мог.

- Что же так? Или вы были, как бы сказать, не очень блестящих способностей, или, напротив, хотели блестяще окончить институт? - с нескрываемой иронией предложил вопрос следователь.

- Я и окончил институт блестяще, как вы выразились: в числе первых. Поэтому и получил место в Петроградском лесничестве, а не где-нибудь в местах отдаленных.

- Угу... так... О вас хорошо отзываются матросы, - почему? - вдруг спросил Остроухов, когда записал его ответ.

- Хорошо? - переспросил Калугин. - Признаться сказать, я этого не слышал... Хотя, если бы отзывались плохо, то не понял бы, по какой причине.

- Так отзываться, как о вас, матросы могут не о своих начальствующих лицах, а о равных себе... по своим убеждениям... гм, да... по своему отношению к службе...

- Вот как! - удивился Калугин, думая в то же время, что это уже следователь просто сочиняет, но Остроухов спросил вдруг:

- Вы часто разговаривали с матросами... О чем? Прошу показать.

Только после этого вопроса, заданного с нарочито-жандармской строгой ноткой в голосе, Калугин понял, что он подозревается не в чем ином, как только в сговоре с матросами взорвать "Марию".

Он покраснел, как от публичного оскорбления, но в то же время внутренним чутьем постигал, что должен оставаться спокойным, и с видом недоуменья ответил: