Утро

Ирина давно уже ушла, а он так и остался стоять на прежнем месте. Перила еще были теплые в том месте, где только что лежала ее рука, и новый соловей ликующе защебетал, зарокотал из темной, пахнувшей душистой сыростью рощи, безвозвратно проплывавшей назад.

На другой день Сережа не заходил в кают-компанию.

Агния подошла к нему на палубе и сказала:

- Надоели вы нам с вашей Ириной. Идите-ка садитесь обедать, не помирать же с голоду.

- Да я обедал, спасибо.

- Где вы обедали?

- В третьем классе, - соврал Сережа.

- В пятом, наверное. Я спрашивала там у девушек. Идите обедать, Ирины сейчас не будет.

Сережа сдался, и в то время как он, понурившись, ел щи в опустевшей кают-компании, так как обеды уже кончились и был перерыв, Агния сидела против него, курила и, сострадательно морщась, рассказывала:

- Всю ночь ревела. Что-нибудь начнешь ей говорить - только огрызается. Что такое у вас? Спрашиваем: обидел? Нет. Ты его обидела? Нет. Поругались на равных правах? Нет. Тьфу ты!..

В Москве Сережа сходил с парохода последним. Ирина стояла у трапа и считала ящики с пустыми пивными бутылками, которые грузчики выносили из кладовой. В руках у нее была тетрадка, и она ставила на ней палочку каждый раз, когда выносили ящик.

- Шесть... Теперь семь... - вслух считала она.

- Давайте попрощаемся. Всего хорошего, - Сережа остановился позади нее и поставил на землю свой маленький чемоданчик.

- Восемь... - сосчитала Ирина. - Прощайте, всего хорошего. - И, снова отвернувшись, быстро проговорила: - Девять, десять, - и поставила палочки.

Сережа, уныло переминаясь, постоял еще немного, дожидаясь, пока не кончат таскать ящики. Наконец грузчики отошли. Сережа сказал:

- Вот как, значит, закончилось наше путешествие. Давайте хоть попрощаемся по-человечески.

- Прощайте... Что же еще говорить? Я все думаю: не пойти ли мне за Васю Сушкина замуж? Так вы растрогали меня вашим рассказом, до того хорошо все объяснили, что я почти убедилась.

- Не выйдете вы за Сушкина, - угрюмо сказал Сережа.

- Почему это вы такую берете на себя смелость? Почему не выйду?

- Потому что незачем вам за Сушкина идти, раз вы его не любите.

- Нет уж, вы меня убедили... Возьму назло и выйду.

- Кому назло?

- А тем, которые воображают, что они очень хорошие... Которые учить других обожают. Возьму и выйду.

Глядя себе под ноги, Сережа тихо сказал:

- Тогда я буду самый несчастный человек.

- Ничего, - сказала Ирина. - Ну, теперь в последний раз: прощайте! - и протянула ему руку.

- Прощайте, - сказал Сережа.

Тогда она топнула ногой, рот у нее скривился в плаксивой гримасе, и она крикнула:

- Ты, я вижу, не веришь, что в последний? А я тебе говорю: в последний! И разговариваем в последний.

- Я верю. Ты уже третий раз говоришь "прощайте", и я каждый раз верю, что в последний. Даже обрывается что-то внутри каждый раз.

- Ой, - вдруг испуганно прошептала Ирина, вглядываясь, - Сережа, ты побледнел даже. Бледный стал... Зачем же ты веришь? Не надо. - Торопливым движением она нежно провела кончиками пальцев по его лицу. - Никогда не верь, если я тебе буду такое говорить. Я не такая уж скверная... Я полюбила тебя очень. Только ты, может быть, думаешь, это... когда мы на табуретке поцеловались... Нет! А знаешь когда? Вот когда в ту ночь я ревела от стыда, что такая я дрянь, а ты... ты боялся мне сказать... ох, как ты тогда боялся сказать, а все-таки сказал... вот когда...

1954