Утро без рассвета. Книга 1

— Задрожала девчонка. Поняла в чьи руки она попала и просит колдунью, разреши, мол, с голубком проститься, в последний раз с ним свидеться. Но колдунья ответила: «Ни к чему тебе голубок твой. Живое не для тебя. В твоих руках все умирать теперь будет. Жизнь — не для тебя. Забудь всех. Ты хозяйка самого Зла, повелительница Смерти. Ты станешь черным солнцем для всех. Завтра утром я поведу тебя к мертвому ручью. Напьешься ты из него водицы, умоешься и станешь той, какою я хочу тебя увидеть».

— Но я не хочу! — закричала девчонка.

— Тогда я убью тебя! — пригрозила колдунья.

А в это время белый голубок летал над мертвым лесом. Подружку свою искал. Хозяйку. И звал ее. Но не слышала девочка голоса голубиного. Не видела дружка своего. А утром потащила ее колдунья к ручью своему. Пни, коряги расступились на пути старухи. А девчонка роняла слезы на землю. Живые, горячие. И где слеза ее падала, там цветок вырастал. Белый-белый, как сама девчонка. От самой избы старухи и до ручья. И приметил их голубок. Полетел по ним. Увидел хозяйку. Колдунья уже заставляла ее воды напиться.

— Не буду, — кричала девочка.

— Тогда, я сама, силой заставлю, — схватила старуха ее.

— Не пей! Не пей! — закричал голубь сверху. И девочка узнала голос своего друга. Подняла лицо. А со щеки ее слеза сорвалась. Упала в ручей. И тот ожил. От живой слезы человеческой. Увидела колдунья и решила убить девчонку за то, что погубила она ее ручей. И понял это белый голубок. Решил спасти свою хозяйку. И, взмыв высоко в небо, упал камнем между колдуньей и девочкой. Их в ту же минуту пропасть разделила. Упала в нее старуха. А девочка и по сей день живет. Солнышком зовется. Любит она все живое. И жизнь всем дарит. Любят его и люди, и птицы. Любят его хорошие люди. Недаром — все плохое лишь ночью творят и теперь. А дети и голуби встают утром вместе с солнышком. С ним и спать ложатся. Друга и теперь с солнцем сравнивают. С теплом. Друг — он жизни не пожалеет для друга. Своею смертью другу жизнь сохранит.

Старик помолчал, оглядел притихших доярок. И, пожевав ус, добавил:

— Только в жизни иногда ворон голубем прикидывается. Так-то, девоньки!

— А ты про любовь расскажи, дед! — попросила сторожа Ольга.

— А на что? Чужая любовь сердце не греет. Сказка, как облачко. Была и нету ее. Свою любовь заиметь надо, — улыбнулся старик.

Ольга покраснела. Была любовь. Да облачком ушла. А вот воспоминания, как сказка остались. Но что с них?

Ночью она одна осталась у костра. Долго ворочала обгоревшие головешки. Плакала. Но ее голубь не прилетел к ней. Не выросли и цветы от ее слез. Лишь Трубочист, посидев с нею немного у догоравшего костра, пошел в будку.

Отгорел костер. Отлюбила. Пеплу не вспыхнуть былым жаром. Самой тепла не хватит. Другого и тем более не согреть. Жизнь, как скачка, оборванная на самом страшном. Что впереди?

Утро занялось серое. Туманное. К обеду пошел нудный, моросящий дождь. Он насквозь промочил доярок. Володька тоже продрог. Но надо было помочь пастухам. И поселенец, открыв загон, выгонял коров побыстрее. Хотелось поскорее вернуться в будку. Обогреться.

Но что это? Поселенец оглянулся. Свирепый бык, черный как сатана, несся по загону, расшвыривая на пути бидоны, подойники. Кто его выпустил раньше времени? Ведь бабы еще не все закончили дойку и теперь, испуганные, убегают из загона. Подальше от Буяна. А он угнув громадную башку, нацеливает рога то на одну, то на другую. Носится за доярками угорело. Но вот приметил поселенца. Этого он давно невзлюбил, И несся на Володьку, сломя голову. Трубочист подскочил. Метнулся в сторону. Бык проскочил. Но тут же развернулся. Глаза кровью налились. Злобой.

Бледная, улыбающаяся Торшиха стояла, ухмыляясь. Это она незаметно для всех выпустила Буяна в общий загон. Знала о ненависти быка к поселенцу. Замечала, как свирепел Буян, завидев Володьку. И решила отомстить. За насмешки, какие стерпела, за равнодушие, за обманутое ожидание, за взгляды его, подаренные другим. И подкараулила свой час.

«Не мне, так и никому», — решила Торшиха.

Володька махнул через забор. Бык разбежался. Повалил забор и помчался за поселенцем. Тот зайцем стал петлять. Напрасно орали пастухи. Напрасно щелкали длинными кнутами. Бык не видел и не слышал их. Он видел одного. И мчался, потеряв остальных из виду.

— Беги в реку!

— Лезь на дерево.

— Прыгай в ров! — кричали доярки поселенцу. Но было поздно. Буян Трубочиста на рога. Перекинул через себя. копнув землю, развернулся. Угнул голову и снова рванулся на распластавшегося мужика. Но… Ох и вовремя успел сторож. Выстрелил. Буян замер в прыжке. Громадной глыбой рухнул на землю. И больше не шевельнулся.

— Вставай, Володька! Убил дед быка!

— Пошли.

Поселенец встал трудно. Оглядел доярок помутневшими глазами. И вдруг вспомнил Торшиху. Она была там. Около Буяна. Больше никого. И сейчас ее нет. Чует кошка шкоду. И вспомнил все. Понял. И, повернувшись к сторожу, сказал:

— Не быка, Торшиху убить надо было. Она его выпустила.