Утро без рассвета. Колыма

— В большом стойбище жил шаман. Злой, как целая волчья стая, жадный, как голодная собачья свора, мстительный, как пурга. И была у него лишь одна дочь. Больше никого. Но и та была страшнее самой Нинвит[30]. Маленькая, горбатая. И никто из парней этого стойбища не хотел на ней жениться. Даже самые последние бедняки считали, что лучше на всю жизнь остаться одному, чем взять в жены дочь шамана. Отец наряжал ее в самые белые кухлянки[31]. Самые красивые узоры на торбазах[32] вышивали ей женщины села. Малахай [33] ей отделывали самыми красивыми горностаями. Но никого из парней не прельстили ее наряды. И в праздники хололо никто не предлагал ей войти в свой чум молодой хозяйкой. А дочь шамана, как назло, влюбилась в самого красивого парня стойбища. И узнавший об этом шаман решил во что бы то ни стало выдать за него замуж свою дочь.

Каюр отхлебнул чай и продолжил:

— Парень этот не знал о любви горбуньи и не ждал для себя беды от нее и от шамана. Но она пришла. Снежной выдалась зима в тот год. И олени никак не могли достать из-под наносов и сугробов мох для себя. И стали гибнуть. Люди стойбища обратились за помощью к шаману. Тот подумал и сказал, что поговорит с Кутхом и даст ответ стойбищу. Прошло три дня. Люди снова пришли к шаману. Тот вышел к ним навстречу и говорит:

— Объявляю вам волю Кухта! Нашему всевышнему угодно, чтобы я — шаман, отдал свою дочь в жены Яэтлы.

— Тому, какого полюбила горбунья?

— Да, ему.

— Хитер, бес!

— Парень, когда услышал, ушам своим не поверил. А шаман и говорит: — Если кто из них ослушается воли Кутха, я имею в виду свою дочь и Яэтлы — тот будет убит, а в стойбище не останется ни одного оленя. — Зашумели люди, потребовали в этот же день поженить Яэтлы с горбуньей. Но парень не соглашался:

— Чем я прогневил Кутха, что он мне навязывает в жены такую страшилу? — и обратился к людям стойбища:

— Нымыланы! Шаман врет. Если я даже женился бы на горбунье, разве от этого станут сыты наши олешки?

— Кутх сказал, что пошлет на землю солнце и растопит снег! — перебил его шаман.

— В эту пору длинной ночи Кутх никогда не присылал на нашу землю солнце! Только снег, — перебил шамана Яэтлы.

— В таком случае Кутх повелел убить тебя! — крикнул шаман.

— Я не боюсь смерти! — крикнул парень.

— Ты будешь убит на заходе дня! — кричал шаман.

— Лучше умереть, чем иметь женой твою дочь! Но прежде я должен помочь людям стойбища. Ты лгун! — кричал Яэтлы.

— И тогда шаман схватил священное копье свое и не дожидаясь темноты кинулся на парня. Но тот увернулся. И взяв свое копье, тут же проткнул им шамана. Тот, умирая, проклял землю, на которой стояло стойбище. И велел Яэтлы людям покинуть это место, перекочевать в другое. Так они и сделали. На прежнем месте, превратившемся тут же в непроходимое болото, осталась лишь дочь шамана, обернувшаяся горбатой березкой. Сколько их теперь на болоте растет! Все его дочки. А трясина и поныне жизни губит. Все ждет, когда придет сюда Яэтлы, а с ним люди стойбища. Но они далеко. Не придут. Случайных губит болото. Людей, зверей. Все потому, что злости в ней много. Умер шаман. А она жива, — закончил сказку каюр.

С болота снова донеслись какие-то звуки.

— Олень попал в болото. От табуна отбился, — прислушавшись, сказал Юрка.

Луна, взошедшая над сопкой, осветила костер, людей, собак.

— А через час мороз будет сильный, — обрадовался каюр.

— Откуда знаешь? — удивился Яровой.

— Луна смотри какая!

Луна и впрямь — будто холодной водой умылась. Разрумянилась. Смотрела на тундру улыбчиво.

— Слушай, а спасти оленя нельзя? — спросил Яровой.

— Из этого болота никто не вылез.

— Пойдем посмотрим.

— Ну, пошли, — неохотно встал каюр. И, сняв с нарты чаут, двинулся к болоту вместе с пассажиром.

Олень уже завяз по брюхо. Мотал головой. Хоркал. Пытался вырваться из трясины. Но только быстрее погружался в нее. Метрах в сорока от него, на самом краю болота стоял волк. Это он загнал оленя сюда. Долго они бежали. И достался бы ему олень, но болото… Теперь оно отняло добычу у волка. И тот, голодный, задрал морду кверху. Воет, Кутха последними словами ругает. А может шамана?

— Давай, Юра, чаутом за рога, попытаемся вытащить. Ведь хор[34] — красавец! Жаль, если погибнет, — уговаривал каюра Аркадий.

Юрий быстро собрал чаут и, размотав его, кинул. Петля попала оленю на рога. Они потянули, ремень струной натянулся. Того и гляди лопнет. Волк, почуяв недоброе, на брюхе пополз к оленю. Каюр закричал, но зверь не обращал внимания на людей и полз, скуля, к добыче. Он был голоден. А каюр не выдержал — надо отогнать волка. Яровой выхватывает пистолет.

— Стой! Вернись! — кричит он Сазыкину и стреляет в волка. Тот перевернулся на спину, подыхая. Каюр ползет назад. Усилие. Теперь вместе. Еще одно. Олень выскочил. Но задние ноги снова завязли. Еще несколько усилий. И олень скачками мчится к людям. Вот он подошел к Юрко, обнюхал его лицо, руки. Потом подошел к Аркадию. Ткнулся мокрым носом в щеку.

— Он же ручной! От табуна отбился! — заметил Яровой колокольчик на шее оленя.