Утро без рассвета. Сахалин

Я в Охе живу давно. На поселение сюда прислали. Пять лет. После пяти лет в Магадане. Давно уже свободен. А все здесь. Уезжать не хочется. Свой смысл нашел. Нужен я здесь. И на работе. Вот иду по нефтепромыслу, а качалки на все голоса поют, в пояс мне кланяются. Кроме них, кто ж еще со мной поговорит, отнесется уважительно, как к другим? Только они. Для них все люди одинаковы. Зимою ли, летом, качалки, что послушные лошади. Работают на человека, не требуя взаимности. А вот люди… С ними посложнее. Все, с кем я работаю, строили этот город. Каждый дом, каждую улицу. И промысел… Тоже их руками… Я на готовое пришел. Как опоздавший поезд. Правда, не упрекают, никто не стал кивать на мое прошлое. Но я-то… Я же знаю! Уж лучше бы ругали. Ведь и правы были бы! А они молчат. Хлеб пополам со мной делили. Заставляли есть! А за что? Что я сделал для них? И кто я им? Почему дают и давали, зная, кто я? Я брал. Их руки — не мои. Они чисты. А сам… Долго стыдился. Целый год не решался предложить им свой хлеб. Боялся. А вдруг не возьмут. Что тогда? Ведь это для меня было бы равносильно смерти. И как-то решился. Но не под шумок, чтоб незаметно. Положил я свой хлеб прежде других. И смотрю— возьмут ли, будут ли есть? Ведь вокруг были люди — мне ровесники. А жизни — как стеклышко, нигде не запачкались. Не знаю, секунды прошли, или больше, мне они годами казались. Никто не прикасался к хлебу. Ну, думаю, надо в другую вахту проситься. И… Взяли. Буханку поровну. Я и ожил. На душе легче. Пусть и не чета я им, сам знаю, но они меня, руки, хлеб мой не оттолкнули. Не побрезговали. А разве обратное легко было бы пережить?

Учили они меня. Особо один старик. Петрович. Он с двадцатых годов тут в Охе живет. Ох и придирался поначалу. Пока своему делу меня учил, чего я от него не наслушался в свой адрес! Но без зла и упреков. Зато когда у меня получаться стало, он первый стал хлопотать о присвоении мне разряда. Вот и теперь, я только на один разряд ниже его, а он все подсказывает, советует, а ведь и не родня. И в приятелях не состояли. И доброго я ему ничего не сделал. А он, будто о кровном, обо мне заботится. Ко многому я уже успел привыкнуть, а вот к этому не могу.

Тебе странно, Яровой, что я в общем-то неглупый мужик, что ты даже в суде признал, пишу тебе все эти глупости, какие тебе покажутся смешными и нелепыми. Какое тебе дело до меня? Ну, попался! Ну, заловил ты меня! Ну, отсидел! Зачем же теперь писать? Верно? тоже вот так думал. Потому долго не мог сесть за письмо тебе. Но пока я раздумывал, жизнь еще много раз заговорила со мною твоими словами. В каких я сомневался. Помнил их все годы и не верил. Ведь если бы хоть на секунду допустил правоту твою, значит, мне нужно было бы перечеркнуть всю свою жизнь, проститься со всем, чем гордился и дорожил. И все же… Ты оказался прав.

И я, как недавно родившийся на свет ребенок, учился делать первые шаги. Я часто падал и набивал синяки. Они болели. Единственная разница была в том, что, получая их, я не плакал, а запоминал… Свои промахи. А они были. И немало. Я как слепой щенок путался в банальных ситуациях. Все потому, что мое представление о жизни и людях было иным. Я видел все в перевернутом виде. Вверх ногами. Привык к этому и считал правильным. Но ошибался. Первым помог мне ты. Не удивляйся. Не сразу это случилось. Лишь на суде. Я-то думал, что ты потребуешь так, как потребовал бы я на твоем месте. Ведь тебе больше, чем кому-либо на суде стоило не только презирать, а и ненавидеть меня. А ты оказался сильнее. Сильнее всех моих представлений и убеждений. Сильнее моей жизни. И меня самого. Я помню твое обвинение. Многое на память. И это перевернуло все мое. Имея право на ненависть, ты был объективен. Это не вязалось с моим представлением о вас, моих бывших врагах.

Потребовалось немало лет, чтобы я все понял и осознал. Но твои слова засели колом. Я помнил их даже во сне. Проверял в жизни на людях, в разных ситуациях. Ты прав! Я проиграл свое.

Единственно, что осталось мне в награду, сын. Мы живем все. вместе. Втроем. С женой и сыном. Я простил своей жене ее прежнее… А какое право я имел не прощать? Ведь мне прощено преступление, а ей я простил лишь ошибку. И она, как и я, всегда помнит о тебе.

Все хочу я рассказать тебе подробнее о своей жизни. Да все вразброд получается, ты не осуди. Писем-то я давно никому не пишу. Тебе первому. С того самого дня. Памятного для всех нас. Тебе я написал завещание. А вот теперь письмо.

Когда меня прислали сюда, в Оху на поселение, ко мне вскоре приехала семья. Город, конечно, был отстроен, но с жильем еще было туго. И все же мне в первую очередь выделила благоустроенную квартиру в новом доме. Она предназначалась другому. Он в Охе уже двадцать лет. Фронтовик. Дали мне. Он уступил свою очередь. Согласился ждать, пока построят второй дом. Сказал, что его дети большие. А моему нельзя жить без квартиры. И я вспомнил тебя. Ведь этот мужик, как и ты, о сыне моем, вспомнил.