Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Е в ф р о с и н ь я. Не в Эренберге, верно. Не в Сент-Альме.

Т о л с т о й. Ну, ты повтори, что говорила и писала сама.

Е в ф р о с и н ь я. Сказывал мне, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить, и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельного спуска, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и оттого-де он и ушел, чтобы ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел...

Т о л с т о й. Государь царевич, все это правда ли?

А л е к с е й. Мало ли чего я говаривал, всего не упомню.

Е в ф р о с и н ь я. Также он говорил: когда он будет царем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит, также и корабли оставит и держать их не будет...

Т о л с т о й. Таковы ли намерения ваши были, государь царевич?

А л е к с е й. Да. Но это же теперь, когда я отрекся от престола, не имеет значения.

Е в ф р о с и н ь я. Также он писал письма с жалобами на отца цесарю многажды, писал и архиереям; а первые письма писал он, царевич, к двум архиереям не в крепости: еще до оной, будучи в квартире; а к которым, не сказал; говорил, что те письма писал и посылал для того, чтобы в Питербурхе их подметывать...

А л е к с е й. Фрося, не бери греха на душу.

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, я сказываю то, что мне ты говорил. Зачем мне выдумывать?

А л е к с е й (вскипая). Ты не понимаешь, что губишь меня?!

                   П е т р
Бесчестно: здесь вся жизнь твоя и правда.

Толстой уводит Евфросинью. Входят князь Меншиков, канцлер Головкин, кабинет-секретарь Макаров и Толстой.

Вот почему за жизнь свою боялся.
Как тайный враг мой жил, мой сын, наследник!
В ничтожестве своем ты ухватился
За старину, за веру, как стрельцы,
В прошедшем запоздавшие столетьи,
Как бороды в невежестве своем,
В каком вся Русь от века пребывала.
Убег в Европу с иноземным войском
Занять престол, назначенный судьбой,
Чтобы порушить в государстве все,
Чем мы от тьмы на свет едва-то вышли?!
Что Карлу шведскому не удалось
С Россией сотворить, ты б сделал, вижу.
Когда б отечество не возродилось
Чрез просвещенье, ты б легко в Европе
Нашел второго Карла на погибель
Российского народа, чтоб царить
И сгинуть, точно вор и самозванец.

               А л е к с е й
          ( заливаясь слезами)
Отец!

                   П е т р
           Ты мне не сын. Простил я сыну
Его чудачества и прегрешенья.
Ты ж преступил законы все, какие
Есть в мире сем и горнем. Пусть закон
Тебя и судит, но не я. Поди!

       Алексей выбегает вон.

Сенату и министрам, генералам,
Чинам гражданским высшим и духовным
Прошу собраться для суда над ним.
Как сына блудного отец, простил я
И яко самодержец повторил
Прощение мое в Москве прилюдно.
Но есть законы, коих даже солнце
Не может преступить, иначе мир,
Поверженный, погрузится во тьму.

Сцена 5

Петропавловская крепость. В ночь с 25 на 26 июня 1718 года. Камера. Входят священнослужители. С постели, на которой лежал поперек, свесив ноги, приподнимается царевич Алексей.

             А л е к с е й
        ( не глядя ни на кого)
Подите прочь! Вы предали меня,
Против отца восстановивши с детства,
За бороды держась и животы.
Я ж поднят на дыбу; я вынес муки,
Что хуже смерти. Нового позора,
Как Кикин пред толпой на площади,
Я не хочу! О, Господи, спаси!
      ( Падает, бездыханный.)

 Священнослужители поспешно уходят. Вносят свечи.