Утро моей жизни

Когда наступили роды, мама дежурила у постели гельнедже. В тот день мы с Нуртэч на ишаке молотили нашу пшеницу. Терпеливый ослик не спеша ходил по кругу, а мы по очереди восседали на нём — почему бы не покататься со скуки? Наконец из-за закрытых дверей донёсся крик. Бросив ишака и пшеницу, мы побежали узнать, кто родился. Мама обещала выйти и сказать. Родилась сестренка. Мы очень обрадовались, но оповещать никого не пошли. Почему-то, когда появится девочка, у нас было не принято сообщать всем о новорождённой.

Тем не менее новость быстро разнеслась по селу, и женщины стали сходиться к дому дяди Курбана. Вряд ли собралось бы их столько, если б дочка родилась в семье, где уже были дети. Но дочка дяди Курбана заставила себя ждать тринадцать лет.

— Разбогатели вы. Пусть года её будут долгими. А дочь или сын — какая разница. Появилась одна, появятся и другие.

Так говорили женщины, глядя на малышку. Девочка была беленькая, толстенькая, как будто родилась не только что, а две недели назад. Её назвали Энеба́й, в честь нашей бабушки, давно умершей.

И вот как раз в то время, когда все переполошились из-за малютки Энебай, пришли два человека и записали меня в школу.

— Сколько лет твоей младшей? — спросили они у мамы.

— К началу хлопкоуборочной исполнится семь.

Тогда они вписали мою фамилию в тетрадку, которая у них была.

— Ну, дождалась и ты, — сказала мама. — Теперь будешь учиться, как Нуртэч.

Что тут со мной сделалось! Я была вне себя от радости: у меня появятся книжки, тетрадки и карандаши, как у Нуртэч. Так же как она, я буду по утрам ходить в школу. Там узнаю много-премного интересных вещей и потом сама буду рассказывать, а не слушать, как рассказывает Нуртэч: «Ау нас в классе…», «А вчера на переменке…» Да её еще и не упросишь рассказать что-нибудь.

— Отстань, мне надо уроки учить, — отмахивается она.

И в то же время мне было страшно, потому что школа — я это чувствовала — круто изменит мою привычную жизнь. Однако страх не мешал мне нетерпеливо считать дни до начала занятий. Считать я вообще очень любила с недавних пор. С тех пор как Нуртэч научила меня этому.

Через пятнадцать дней после рождения нашей сестрёнки приехал с пастбища дядя Курбан. Мы увидели его, когда он привязывал своего ишака у стойла. Бросились к нему, повисли с двух сторон на его плечах и приговаривали:

— У нас появилась сестричка, её назвали Энебай.

Может, он и обрадовался, не знаю. Виду не подал, наверно, потому, что родилась дочь, а не сын. Но все заметили: с той поры дядя Курбан стал лучше относиться к своей жене. По крайней мере, он теперь спокойно с нею разговаривал, а гельнедже, не приученной к нежностям, этого было достаточно. Энебай согрела и сблизила холодных и с каждым годом всё более отдалявшихся друг от друга людей.

У нас с Нуртэч прибавилось забот. Родив ребёнка, тётя. Бибиджемал не изменила своих привычек. Положит девочку в люльку — и пошла обходить все дома на улице. Энебай подмокнет, проголодается или просто испугается и начнёт кричать. Вот мы и бегаем по селу, ищем, где её мама.

Подошло и первое сентября. В последнюю ночь перед школой я не могла уснуть. И так ложилась и этак, и крепко-крепко глаза зажмуривала, и несколько раз сосчитала до пятидесяти (дальше не умела) — говорят, уснуть помогает, но сон не шёл ко мне. Легче было резиновый мяч утопить в воде, чем мне погрузиться в забытьё. Если б можно, я не стала бы дожидаться утра и отправилась в школу сейчас же.

Мама, как всегда, шила, сидя у лампы; она взглянула на меня и сказала:

— Что с тобой? Спи!

Хорошо ей говорить «спи». А если я не могу? Ну нельзя сейчас идти в школу, так ведь можно о ней поболтать. Но за минувшие дни я своими разговорами о школе порядком надоела маме. Пожалуй, она рассердится, если я снова заведу речь всё о том же.

Мама, угадав моё состояние, отложила шитьё, наклонилась ко мне и несколько раз погладила по щеке. Её рука как бы сняла охватившее меня возбуждение, и я наконец уснула.

Проснулась чуть свет. Сложное чувство радости и беспокойства снова овладело мной. Растолкала Нуртэч, а она такая же, как всегда, словно сегодня и не первое сентября. Не спеша умылась и оделась, а я, давно готовая, в нетерпении топталась у порога. Мне казалось, что мы уже опаздываем… опоздали! У меня вообще такой характер: если уж надо идти, то лучше идти пораньше.

В конце концов мы всё-таки выбрались из дому. Вот и школа. Сколько там ребятни! Никогда бы раньше не поверила, что в нашем селе так много мальчиков и девочек.

Нуртэч завела меня в комнату, на двери которой значилось: «1-й класс», и заставила положить сумку во вторую парту среднего ряда. Она считала, что со среднего ряда лучше видно написанное на доске. Потом мы снова вышли на улицу. Нуртэч увидела своих подружек и ушла с ними, а я осталась одна. Таких, как я, первогодков, что-то не видать. С криками носились ребятишки постарше, деловито сновали подростки, с рассеянными, снисходительными лицами приходили хозяева школы — старшеклассники. Если чей-нибудь взгляд случайно падал на меня, я вся съёживалась от смущения.