Утро под Катовице. Книга 1

— Пили много вчера, я всем отпускное показывал, что у меня только пять дней на свадьбу, и вот потерялось… Надо в хате поискать, — в этот момент я заметил, как в небе за спиной офицера, все также сидевшего в седле, появились точки, которые, постепенно увеличиваясь, превратились в силуэты самолётов, имеющих специфический излом крыла, известный как «обратная чайка». Я замолчал, мои мозги со скрипом и похмельной болью, прокрутили все что я видел в те немногие минуты, которые минули после того как я проснулся. Вывод оказался неутешительным — я каким-то непостижимым образом провалился во времени и попал в 1939 год, скорее всего в первое сентября, с Днём знаний блин, Андрюха! Но времени на рефлексии и сантименты не было и я, указав рукой на приближающиеся самолеты, крикнул:

— Воздух! — В это время уже раздался ужасающий вой сирены пикирующего самолета, а лейтенант оглянулся и стал смотреть на падающий к беззащитной колонне бомбардировщик Ю-87. Вот дурень! Увидев, как от фюзеляжа отделилась бомба, я обхватил поручика за поясницу, выдернул его из седла и мы рухнули в траву. Тот что-то возмущённо зашипел, пытаясь вырваться, но в этот момент на дороге рванула бомба, землю тряхнуло, взрывной волной долбануло по ушам, над нами просвистели осколки и лейтенант затих, вжавшись в землю. Затем взрывы, сирены, очереди авиационных пулеметов, свист осколков, крики раненных и умирающих, слились в единую какофонию смертельного ужаса. Когда грохот и стрельба прекратились, я перевернулся на спину и некоторое время смотрел вслед уходящим на юг бомбардировщикам, внутренне содрогаясь от мысли, что они сейчас передумают и вернутся, но самолёты таяли в небе вместе с ужасом и паникой, накрывшими меня при первом взрыве, не проявляя намерений возобновить бомбежку. Когда стало ясно, что немецкие самолёты ушли окончательно, лейтенант резким движением вскочил на ноги, посмотрел в сторону колонны, ругнулся «Пся крев» и скомандовал, обращаясь ко мне:

— Встать! — по этому приказу я вскочил, вытянулся по стойке смирно и вытаращился на него, показывая всей своей мимикой готовность выполнить любой приказ. А что сечас ещё остаётся делать? Только плясать под дудку этого офицера.

Поручик осмотрел меня, и к моему стыду, наконец, заметил, что штаны у меня до сих пор мокрые, презрительно скривился, но на всякий случай он провел рукой себе по заднице, чтобы убедиться, что у него-то сухо.

— Рядовой… э-э…

— Ковальский! Господин поручик!

— Рядовой Ковальский, переходишь в мое распоряжение, включаешься в состав первой роты второго батальона тридцать восьмого пехотного полка.

— Есть! — я поднял с земли свою солдатскую книжку и протянул ему, чтобы он сделал соответствующую запись, но тот отмахнулся:

— Потом отдашь батальонному писарю или сержанту, — после этих слов лейтенант развернулся к своей лошади, лежавшей на боку и слегка дёргавшей ногами, его взгляд пробежал по отверстиям от осколков, из которых толчками вытекала алая кровь и на его лице отразилось горечь сожаления, — Эх, Берта, Берта, как жаль… Прости… — он вытащил из кобуры наган, взвел курок и выстрелил кобыле в голову, прекратив её мучения, затем резко развернулся к дороге, скомандовал, — За мной! — и уверенным шагом направился к разгромленной колонне.

Когда мы подошли, к нам подбежал рослый широкоплечий сержант, весь заляпанный грязью и кровью, и радостно воскликнул:

— Господин поручик, Вы живы!

Офицер, не отвечая сержанту, остановился и окинул взглядом побоище. Благодаря тому, что немецкие пикировщики атаковали неожиданно, а поляки не вели наблюдение за небом да и, по всей видимости, не были обучены правильным действиям при бомбардировке, пехотному батальону были нанесены тяжёлые потери. Дорога и прилегающая полоса поля была усеяна трупами и кусками разорванных тел, между которыми ходили ошеломленные выжившие, стонали раненые, и над всем этим стоял густой запах дерьма и крови. Навскидку, потери ранеными и убитыми составили до половины от общей численности подразделения. Поручик судорожно согнулся и выблевал содержимое своего желудка на пропитанную кровью землю. Меня тоже потянуло очистить желудок, но удалось сдержаться. В это время к нам стали стягиваться уцелевшие солдаты и сержанты.