Утро под Катовице. Книга 1

Закончив с портфелем я взялся за «золотой» саквояж, предварительно глянув в сторону спутницы — не хотелось, чтобы она видела, как я роюсь в драгоценностях, отобранных у ее спутников. Однако Болеслава была полностью поглощена чтением журнала (она знает немецкий?), поэтому я со спокойной душой занялся изучением содержимого саквояжа: сверху лежали купюры в пачках, скрутках и россыпью, пересчитывать я не стал, в основном здесь были злотые, но встречались и марки, и франки, и фунты стерлингов. Все купюры я сложил вместе, обвязал бечёвкой и отложил в сторону. Затем, для ускорения процесса, я принес шинель и вытряхнул на неё содержимое саквояжа, посмотрев на кучу, понял, что, видимо, фашисты отобрали все часы, какие были у евреев — здесь были и простенькие в железном корпусе — таких было большинство, и три карманных серебрянных хронометра, и шесть золотых наручных — по нынешним временам довольно большая ценность. Затем пересчитал золотые монеты — семьдесят одна штука николаевских и сорок два золотых советских червонца. Порывшись ещё, обнаружил четыре мешочка с бриллиантами, и ссыпав камушки в один мешочек, положил его себе в карман. Копаться в кольцах, кулонах и цепочках не было уже никакого желания, поэтому я, вернув всё в саквояж, отнес его в танк. После чего лег на траву и стал бездумно смотреть в осеннее небо, просвечивающее через кроны деревьев. Подошла Болеслава и села рядом спиной ко мне. Помолчав минут пять, она повернулась ко мне и спросила:

— Анджей, скажи мне честно, ты залез в дом из-за золота?

«Вот ведь глазастая, разглядела, чем тут я занимался!»

— Нет, — твердо ответил я, — ради денег, будь там хоть гора золота, я не пошел бы на такой риск! Да и сама подумай, если бы мне нужны были деньги, стал бы я освобождать тебя? Человек в критической ситуации в первую очередь спасает то, что ему дороже. Во время пожара мать бежит к ребенку, банкир к сейфу с деньгами. А я в первую очередь занялся тобой, ну а деньги взял по пути, не оставлять же!

Она опять отвернулась и замолчала минут на десять. Услышав всхлипы, я понял, что она плачет. Я, сев рядом, положил её голову себе на грудь, стал гладить ее по волосам и шептать слова утешения. Но она стала теперь реветь в голос:

— Прости-и-и, я подумала, что ты из-за денег и мне-е-е стало так грустно-о-о! Я плохая-а-аа!

Постепенно она успокоилась и замолчала. Так мы просидели молча ещё с полчаса, а потом она неожиданно сказала:

— Если ты меня хочешь, то я согласна!

Я встал на ноги и молча помог ей подняться, потом, приобняв за талию подвёл к ручью, там усадив на берег умыл ей мокрое от слез лицо и, глядя в глаза, сказал:

— Очень хочу, но сейчас нельзя.

Потому что я плохая, я грязная?.. Или… ты думаешь, он меня заразил плохой болезнью?

— Нет, не поэтому. Сложно объяснить… Из-за того, что с тобой произошло, у тебя сейчас определенные нарушения психики, выраженные в склонности к совершению импульсивных немотивированных поступков, и если пойти на поводу у твоих желаний, то это может нанести ещё больший вред твоей психике.

Она помолчала пару минут, переваривая мою фразу и спросила:

— То есть я предложила себя тебе, потому, что я сошла с ума?

О-о! Вот она, женская логика!

— Нет, ты это сделала, потому что влюблена в меня, потому, что я, хоть и не смог предотвратить… но отомстил негодяю и забрал тебя от них, кстати, я тоже влюблен в тебя, но если это произойдет здесь и сейчас, ты можешь позже меня возненавидеть, да и себя тоже!

— А ты правда влюблен в меня?

— Да!

— Тогда поцелуй меня!

— Нет, тогда я не смогу оторваться! Давай пару дней подождем. И сделай, пожалуйста, ужин!

Девушка встала и, покачивая бёдрами направилась к кострищу, через десять шагов обернулась, поймала мой восхищённый взгляд, и с озорной улыбкой задрала с левого, повернутого ко мне бока платье, оголив бедро до пояса, показывая, что трусы она так и не надела, затем призывно качнула обнаженным бедром, колыхнула грудью, маняще сверкнула глазами, потом, удовлетворённо посмотрев на обалдевшее выражение моего лица, опустила платье и дальше пошла уже нормальной походкой. А я спустился ниже по ручью, и раздевшись, улёгся в холодную воду. Помогло. Потом решил произвести обход владений, а заодно и привести мысли в порядок. Вернувшись к танку, я обнаружил, что начинающая уже надоедать каша была готова, и я молча приступил к ужину. Болеслава тоже ела молча, сев так, что платье задралась едва ли не до поясницы и периодически бросала на меня хитрые взгляды. Сумасшедшая чертовка!

После ужина я ещё раз обошел округу, внимательно выискивая следы присутствия человека или животных, тут ведь могут быть и волки, и кабаны. Но вроде бы все чисто! Возвратившись на стоянку, я сказал девушке:

— Шинель одна, поэтому спать придется вместе, но веди себя прилично, а то отправлю спать на траве! И надень трусы!

Она, кривляясь, приняла стойку смирно, поднесла к виску два пальца, изображая воинское приветствие: