Утро вечера дряннее (сборник)

Оперативники тщательно обыскивали каждый угол, перетрясали каждую тряпку, а я только охала: и это нашлось, и это оказалось невыкинутым еще в позапрошлом году… Короче говоря, свой интерес можно найти в любом деле, надо только зрение правильно настроить. Кстати, и сумка моя потерянная нашлась – под диваном валялась. Но я точно знала, что туда ее не клала. Это уж наверняка.

Самым неприятным для меня оказался обыск в ванной комнате. Когда он начался, я покраснела, а когда закончился, то, наверное, позеленела. Почему покраснела, этого я не скажу, а позеленела потому, что из-под самой ванны довольный оперативник – самый молоденький и противный из всех – счастливо улыбаясь, достал пистолет, завернутый в полиэтиленовый пакет.

– Откуда это у вас, Ольга Юрьевна? – спросил меня Бабеченко.

Пришлось признаться, что впервые вижу, и только вздохнуть, когда он предложил мне поехать в отдел.

Около отдела, когда я уже входила в дверь служебного входа, меня окликнули.

– Вы не отвлекайтесь, – посоветовал мне все тот же молоденький опер и, взяв за локоть, подтолкнул вперед.

– Что вы себе позволяете?! – услышала я вопль над своим ухом и едва не расплакалась от радости.

Это примчался Фима, причем появился он изнутри здания, а не снаружи, как можно было бы ожидать.

– Вы кто? – нахмурился опер, старательно пряча меня себе за спину.

– Я адвокат госпожи Бойковой Резовский Ефим Григорьевич. А вы кто? – тут же переспросил Фима и полез в карман за документами.

Оперуполномоченный представился, и между ними завязалась полемика, результатом которой явилось то, что дальше мы пошли уже втроем. А иначе и быть не могло.

Последующие два часа прошли в бесконечных пачканьях и оттираниях. Это означает, что с меня брали отпечатки пальцев и смыв с рук. Смыв – это тест, позволяющий узнать, не стреляла ли я из огнестрельного оружия в последние сутки.

Поймав тревожный взгляд Фимы, я качнула головой, и он не стал спорить насчет самого смыва, но не удержался и пристал с сомнениями по поводу обеспечения гарантий независимости экспертизы. Все два часа, которые меня терзали эксперты, Фима терзал их, засовывая свой длинный нос куда только было можно и постоянно вскрикивая о правах человека.

Надо признаться, что под конец я от него тоже устала.

Около пяти часов вечера уставшая, голодная и злая, я сидела в кабинете Бабеченко и приканчивала свою пачку сигарет. Обычно я так много не курю, но сегодня день выпал несколько особенный.

Фима, подперев ручкой буйную головушку, примостился рядом и наконец-то замолчал – Бабеченко несколько минут назад объявил, что у него нет оснований для моего задержания, и Фима разрешил своему работящему языку отдохнуть. И нам тоже – от него же.

– На обоих пистолетах ваших отпечатков пальцев нет, – негромко сказал Бабеченко, – смыв показал с высокой степенью точности, что вы стрельбой тоже не занимались. Остаются еще мелкие вопросы, требующие ответа, но это можно отложить на потом.

– Что еще остается, можно узнать, господин майор? – Фима выпрямился, и в глазах его появился отблеск прошедших битв.

– Меня интересовало бы мнение уважаемой Ольги Юрьевны насчет того, как же все-таки Федоскин попал к ней в квартиру, – уточнил Бабеченко.

– Через дверь вошел, – хмуро ответила я, совершенно не собираясь шутить, – у меня вчера пропала сумка в доме у Постникова. Скорее всего я ее сама там оставила, а кто-то прихватил и передал Федоскину.

– Как вы думаете… кто бы это мог быть? – спросил Бабеченко.

– А это уже ваша работа, ваши трудовые будни и подвиги, – встрял Фима.

– Не знаю, – ответила я.

– А вы не хамите, пожалуйста, – сказал Бабеченко Фиме.

– Что-что? – прищурился Фима. – А где в моих словах хамство? Где хамство, я вас спрашиваю?

– Фи-и-ма! – буквально прохныкала я. – А давай и это отложим на потом, а? Пожалуйста!

– Ну ладно, – нехотя согласился он, – хотя, конечно, никакого хамства не было и быть не могло, потому что…

– А у меня тоже есть вопрос, можно? – спросила я у Бабеченко, и Фима тут же замолчал, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.

– Попробуйте, – предложил Бабеченко.

– Это касается вроде бы другого дела, но мне кажется, что они не могут не быть связаны друг с другом… – я замолчала, стараясь сформулировать точнее.

– Я слушаю вас, – напомнил Бабеченко.

– От Светы и от Борщова я знаю, что рядом с Анжелой была обнаружена часть какой-то фотографии. Можно все-таки узнать, что на ней было изображено? Или это секрет?

Бабеченко немного подумал, потом позвонил по внутреннему телефону, и через несколько минут пришел сержант с конвертом в руках.

– Секрета, в общем, никакого нет, – сказал Бабеченко, вынимая из конверта неровный кусочек бумаги, – есть обрывок, на котором изображены неизвестно кто, и мало шансов узнать, кто именно, видите, как оно порвано? Борщов, честно говоря, злостно темнил, нарочно устраивая ажиотаж вокруг этой фотографии.

Бабеченко протянул мне обрывок, и я внимательно его рассмотрела.