Утро вечера мудренее

Некоторые обезьяны, родившиеся или выросшие в неволе, строить гнезд не умели, хотя в раннем детстве и играли вместе с другими в гнезда, строя их из тряпок и ковриков. Это были те, у кого не было взрослой обезьяны-учителя. Все обезьяны появляются на свет с врожденной наклонностью к строительству гнезд, но проявляется она лишь тогда, когда детенышу вовремя показывают, как это делается. Если срок упущен, обезьяну уже ни научить строить гнездо невозможно, ни даже приохотить пользоваться гнездом, которое построил другой.

ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ ИЛИ КОНСЕРВАТИЗМ?

На фоне небывалых успехов гнездостроения кажутся наивными и жалкими все хитроумные манипуляции с бананами и палками, которыми долгие годы терзали обезьян гештальт-психологи и зоологи, пытаясь установить, мыслит ли шимпанзе, а если да, то как — «методом проб и ошибок» или «интуитивными озарениями». Однажды сидевший у профессора Кёлера в клетке шимпанзе Султан соединил две бамбуковые палочки в одну и получившейся длинной палкой дотянулся до положенного в отдалении от клетки банана. «Обезьяна создает орудие труда! — воскликнули психологи. — Следовательно, она мыслит». Если бы они догадались выпустить Султана на волю, им не потребовались бы «серии» экспериментов. Биологи, наблюдавшие за поведением Читы и ее приятельниц, только и делали, что дивились их сообразительности.

Но на что тратилась эта сообразительность, эти незаурядные мыслительные способности? На устройство постелей! Чита и Сильва были прямо помешаны на приготовлениях ко сну. Поистине они бодрствовали, чтобы лучше спать. За месяц они построили себе 54 постели!

Из активности, сказали мы, получилось бодрствование, из покоя — сон. Но покоя было целых три формы, а активности одна. Стоит ли удивляться, что наши дальние родственники, холоднокровные, предпочитают покой любой активности, а наши близкие родственники, обезьяны, львиную долю своей активности отдают на то, чтобы обеспечить себе комфортабельный покой. Покой естествен, активность искусственна, вынужденна. Одни любят восковидную гибкость, другие — одеревенение, третьи — расслабленность. Но мало кто любит суету. Только мы, люди, и любим ее по-настоящему. И нам уже мало шестнадцати часов в сутки для бодрствования. Дикая мысль, что хорошо бы урезать свой сон часика на три, а то и на четыре, чтобы чего-то там успеть, нет-нет да и посещает наши головы.

Да что там дневной и ночной покой! Мало того, что наши собратья впадают то в каталепсию, то в кататонию. Они еще по полгода пребывают в спячке. Как только температура воздуха в странах с холодным и умеренным климатом понижается до пяти градусов тепла по Цельсию, укладываются спать бабочки и жуки, лягушки и жабы, ящерицы и змеи, ежи и медведи. Водоросли, инфузории и амебы собираются в большой шар и укутываются в толстую предохранительную оболочку. Карпы и караси зарываются в ил. По шести месяцев дремлют в пещерах летучие мыши, повиснув вниз головой и зацепившись за выступы стен задними лапками. В жарких странах, на дне высохших водоемов, спят, зарывшись в ил, рыбы. Когда высыхают болота и опаленные зноем растения, лишенные корма черепахи засыпают до зимы. В глубоких норах под землей дремлют, свернувшись в клубок, змеи.

Многие из них пекутся о своем покое не меньше обезьян. Грызуны располагаются на зимовку в одиночку и семьями. Они прорывают себе удобные норы, которые тянутся вглубь иногда на целых три метра, и устраивают там целые склады орехов, зерен и семечек, чтобы было чем подкрепить угасающие силы. Грызуны побивают все рекорды спячки. Суслик-песчаник спит целых девять месяцев подряд. В конце июля он впадает в летнюю спячку, а потом, без перерыва, в зимнюю. Грызуны так потрясли римского поэта Марциала, что он даже написал звучные стихи:

Tota mihi dormitur hyems et pinguinur illo
Tempore sum quo me nil misi somnus alit,

что в переводе означает:

Я сплю всю зиму и оттого жирею,
Пока кто-нибудь не прервет мой сон.

И это не эпиграмма на какого-нибудь там Квинта Курция, а «сатирическое» описание спячки маленького грызуна, который называется соня-полчок (Glis glis L.). Этого соню-полчка современники Марциала ели, или, говоря деликатно и вместе с тем научно, употребляли в пищу.