Утро вечера

Пропащий Новый год, каникулы насмарку. Прощай и вечер в новой школе. Утренник в старой, и тот мимо. Одна радость была на них – танец. С детского сада бессменная Снежинка. Из года в год была одна сверхзадача: сшитый мамой костюм из марли переколдовать в настоящую балетную пачку. Но всё, чего можно было достичь, оставалось пропитанной картофельным крахмалом аптечной марлей. Но даже в таком подобии Аня чувствовала себя… балетной танцовщицей.

«Что ж, можно и дома станцевать. Только достать с антресолей костюмчик».

Маловат, конечно, хоть и расставлен не раз. На этот раз к нему добавлено нечто ещё. Из самого дальнего угла тумбочки одна тайная вещь – пуанты. Настоящие балетные пуанты. Откуда? Из театра, вестимо. Помогла добрая билетёрша: как-то в антракте «Лебединого» притащила Ане на её просьбу уже отслужившие. Они, правда, выглядели совсем дохлыми: непонятного цвета, протёртые, с полуоторванными не лентами, а грязными верёвками. Но картонная подошва была невредимой. Руками не из того места Аня выходила дохлятину. С новыми лентами, почищенная, подлатанная, она стала вполне пуантами.

Первые шаги были мучительны. Под пластинку «Щелкунчик» боль отступала.

Музыка – царство загадки, и кто ей только дал всё это необъяснимое… Величие, великолепие, утешение и вдохновение. То есть, она сама даёт человеку, который окунается в неё – о, как в море – у них общее с морем! Когда танцуешь, её слышишь не ушами, а всем телом сразу, всеми клетками. И оно начинает жить по-другому, твоё тело. Улитка внутри загибается или тихо отправляется в глубокий обморок. Открываются закоулки и глубины, о которых ты и не знал, они заполняются музыкой, и ты становишься тем, какой ты есть на самом деле. Счастливым притом!

Море, хоть и огромно, но границы всё ж имеет. А музыка – нет! Нет у неё границ совсем, и язык – один для всех. Китаец играет Чайковского не хуже русского, русский может сыграть «весь мир». Вавилонскую башню строили поначалу под музыку, а потом перешли на разговоры… И танцевать можно под любую музыку – хоть народную, хоть симфоническую. Музыка и есть главный хореограф.

Родительские танго и фокстроты валялись на полу. Служительница Терпсихоры пластом на диване, забросив ноги на его спинку. «Жаль, не станцевали с Гамлетом. Это искусство – полёт, самоотверженность, любовь и боль».

…На высокой скале, волосы свободно развеваются на ветру, руки взметаются вверх, короткий шажок и… полёт. Скольжение вглубь, в чуть прохладную таинственно-тёмную воду. Звуки музыки всё ещё слышатся, еле угадываемые, приглушённые глубиной, убаюкивают…

Мать нашла спящую Снежинку в чём-то пугающем на ногах. Обеспокоенная, потрясла её за плечо, вроде бы дочь открыла глаза. Но снова закрыла их.

– Ты уроки сделала?

Аня пробормотала что-то… Мама разобрала только слово «весной». Недовольная, она стащила с её ног непонятную обувку, принесла одеяло и укрыла им спящую.

Прогулки по ленте Мёбиуса

Утро было не сказать чтобы добрым. На неразложенном диване, он слегка кособочил, лежать – калечиться. На полу веером пластинки без пакетов, там же пуанты, как два заморённых сурка. Чулки приклеились к пальцам ног – они были сбиты на выступающих суставах и кровили.

Хуже того – утром состоялся разговор. Мамы с дочерью. Папа, счастливый, уже сбежал на работу. Аня, сидя всё на том же диване, сосредоточенно пыталась отодрать довольно толстый хэбэшный чулок от пальцев ступни.

Вошла мама – грозовой тучей, из которой вот-вот полыхнёт. Волосы не накручены, брови сдвинуты в наконечник копья. Голос и тон – барабаны войны. Она и не зашла даже, а переступила через порог и остановилась в дверях, уперев руки в бока, в одной скрученный в трубку журнал. Так и застыла, не проходя, будто брезгуя комнатой, где находится дочь.

– Что ты тут ещё устраиваешь? Соседи снизу звонили, возмущались – музыка гремела, топот. Кто у тебя тут был?

То ли Аня не совсем проснулась, чтобы безо всяких ответить на напор, то ли подвёл рефлекс – молчи, когда мама говорит. Голос не включался.

– Отмолчаться хочешь? – наступала мама.

– Никого тут не было… Музыка играла, да, – еле слышно произнесла дочь.

– Да чего ради? Чего это она вдруг играла ни с того ни с сего? Как за пианино сесть, так тебя не допросишься. Ты уроки сделала? – голос мамы всё накалялся. – И открывай рот пошире, не мямли!

– Там особо делать нечего было. По английскому позавчера ещё сделала…

– Да что мне твой английский! Других что, нет предметов? Алгебры, геометрии?

– Так не задано было, нету их сегодня.

– Где дневник? – маме пришлось подойти к дочери.

Бросив чулок, Аня полезла в портфель.

– Что за обложка?! – дневник маме не понравился.

– Из «Огонька» гора Фудзи.

– Я знаю, что это Фудзи. Чего ради она здесь?

– Красивая.

Чулок никак не отклеивался. Мама недовольно опустилась на диван, полистала дневник, без слов вернула его Ане.

– Ну, так что за дикие пляски?

– Да какие дикие? – Аня подняла на маму глаза и проснулась наконец. – Я под «Щелкунчика»… Что плохого в танцах? Вы почему-то танцевали раньше, когда гости приходили, – сказала она уже вполне внятно.