Утром деньги, вечером пуля

Взгляд у Нинели был профессиональный, от нее не укрылся и слегка поношенный, но все же костюм, и тщательно начищенные ботинки, и даже узел на галстуке она исследовала очень тщательно.

– Стало быть, дело у тебя, Вася, ко мне сугубо личного плана, – уточнила Нинель.

– Ну да, – согласился Василий Макарович, – я же теперь не работаю, так что могу просить только о любезности с твоей стороны.

– Ну вот, дождалась я! – Нинель улыбнулась вполне по-человечески и помолодела лет на десять.

– Хорошо выглядишь! – искренне отметил Василий Макарович. – Отдохнула, загорела, и платье это тебе очень идет!

– Ишь ты как заговорил! – удивилась Нинель. – Не поздно ли, Васенька, спохватился?

– В самый раз! – по привычке ответил Василий Макарович и похолодел: не иначе Нинель думает, что он явился к ней предложение делать! При костюме, при галстуке и мнется-жмется, не знает, как начать! Что еще женщина в такой ситуации может подумать?

– Ох, Василий, зря ты это затеял! – Нинель покачала головой. – Разные у нас с тобой дороги!

– Это точно, – обрадовался Василий Макарович.

Раз Нинель выбросила из головы все глупые мысли насчет совместной жизни, то, может, по старой дружбе выполнит его просьбу?

– Значит, ты меня выслушай, а там уже будешь решать…

И Василий Макарович, торопясь и проглатывая слова, изложил коротко свою просьбу. Рассказ занял немного времени, поскольку Куликов, разумеется, не посвящал Нинель Владимировну во все тонкости расследования.

Рассказывая, Василий Макарович не смотрел на свою собеседницу и не заметил всей гаммы чувств, отражавшихся на ее лице, – от приятного ожидания до глубокого разочарования. Однако вместо того, чтобы по окончании рассказа выгнать Куликова из кабинета, Нинель вдруг рассмеялась. Хохотала она долго и со вкусом, а потом сказала, вытирая слезы:

– Ладно, Василий, все для тебя сделаю, что просишь. Так уж вышло, что хорошо к тебе всю жизнь относилась… Ой, хороший ты мужик, Василий, но не орел!

Василий Макарович прижал руки к сердцу и поскорее удалился, крикнув из коридора, что заскочит завтра. Насчет орла он решил не уточнять.

А Нинель Владимировна припудрила щеки, подкрасила смазавшиеся губы и, машинально подписывая заявления радостным обокраденным гражданам и накладывая положительные резолюции на все бумаги, думала, что жизнь все-таки проходит, а у нее теперь хоть и есть многое, а простого женского счастья как не было, так и нету. Муж попался козел козлом, откровенно говоря, да, с другой стороны, и выбирала-то его Нинель не глядя, просто чтобы замужем побывать, как положено. А вот как понравился с юности этот Васька несуразный, так с тех пор ни один мужик и не глянется. Правду сказать, не много их и было, претендентов-то. Не любят мужики самостоятельности, шума не любят, крика да гвалта. Любят, чтобы жена дома больше сидела да тишком угождала. Вот как Танька, подружка закадычная. Тихоня тихоней, а ей, Нине, сказала сразу же после свадьбы твердо – чтобы, говорит, духу твоего у меня в доме не было! Нечего на Василия глядеть, теперь он мой! А ведь столько лет дружили, с первого класса школы…

Ну да что теперь об этом вспоминать, когда все давно забыто и подружки на свете нету. Может, и права тогда была Татьяна, за любовь надо бороться…

Ночью мне снились пыльные декорации, сваленные за сценой, бархатный занавес, падающий сверху с грохотом снежной лавины, прожектора, светившие в лицо и чихуа-хуа Мейерхольд, с утробным рычанием пожирающий седьмой том из собрания сочинений Антона Павловича Чехова.

Проснувшись рано утром в холодном поту, я долго не могла прийти в себя и растолковать свой сон. Потом решила, что это мне знак свыше. Придется пойти еще раз в театр и попробовать разузнать побольше о режиссере Антонии Неспящем. Вдруг мне повезет и я наткнусь на что-то стоящее?

Я подошла к служебному входу в театр, нерешительно взялась за ручку и вошла внутрь.

– Скорее, скорее! – воскликнула, оторвавшись от вязания, давешняя вахтерша. – Осталось пять минут! Антоний Зигфридович будет сердиться! Он сегодня на взводе!

Я припустила по знакомому коридору и скоро влетела, запыхавшись, в репетиционный зал.

Возле входа я едва не сбила с ног Розу.

Запахнув свою кожанку и смерив меня ледяным взглядом, помощница режиссера прошипела:

– Чуть не опоздала! Хорошо же ты начинаешь свою жизнь в театре! Кажется, я вчера тебя предупреждала! Ладно, иди на сцену, Антоний Зигфридович тебя уже искал!

Я взлетела на сцену и смешалась с большой группой молодых артисток. Режиссер прохаживался перед ними с песиком под мышкой и вещал хорошо поставленным голосом: