Утром выпал снег

Зиму помню в подмосковном пансионате. Мы вернулись с лесной лыжни. Наши лица еще горят после мороза, но я уже рвусь туда, где стоит старый журнальный столик, – сейчас мы встретимся, – я, несущий идею фикс и столик, покрытый обшарпанными шахматными клетками. Тебе в светлой комнате библиотеки предстоит шахматное сражение с кем – то из толпящихся ребятишек.

Я волнуюсь за тебя, – играешь черными «сицилианку». Девочка, что сидит напротив, постарше тебя, потому твои уши краснеют, потому достаю пачку сигарет, в библиотеке это неуместно, оглядываюсь куда пойти подымить. Прячу сигареты. Как же ты волнуешься…, хотя уже увидел комбинацию и идешь к ней семимильными шагами.

Партию ты выиграл – девочка занервничала и ушла.

А ты не радовался, просто смотрел ей вслед.

Ты вернулся в осень. Бродишь, бродишь, бродишь по лесным дорожкам, уже не таинственным, а прозрачным после ушедшей листвы…Лес так медленно замирает, воздух наполняется сыроватым грибным запахом. По оставшимся листьям стучит беспокойный дождь. Чувство, что душа сыплет листьями. Не верю, что все ушло. Не верю, что ты не вспомнишь то лето. Не верю. Не верю».

Закончил писать, поднял листок, тут же положил, так, будто он прилип к пальцам. Потом схватил его и смял. Взял новый и написал: «Почему так?

Приглашение на рыбалку

Истории, которые с людьми еще не случились. Да возможно ли это увидеть заранее? Можно ли фотографировать будущее? День, который случится завтра, или в среду, или осенью? Как фотографировать время, которое еще не пришло, но которое наступает пока я пишу эти слова?

Познакомился с творчеством Александра Кульгина, и открыл для себя замечательного фотографа, который снимает не то, что видит в объективе, а то, что произойдет через несколько мгновений. У меня нет никаких доказательств. Просто чувствую так его снимки, и делюсь мыслями.

Эта история произошла совсем недавно, в 21-м году.

Больничный коридор. Идем с каким – то санитаром. Все палаты открыты. Глаза не спрятать. Боковым зрением вижу: на пути, по стенам торчат спиралевидные фигуры – это люди – спирали, от болезней люди превращаются в спирали.

– Нас потеснили. Ковидников много навезли.

Веет нечистотами.

– Сюда.

Вошли. Встали.

– Здрасьте.

– Здрасьте.

Его кровать. Налево в углу. Пустая. И чужая.

Не верится, – вчера здесь лежал отец. Еще вчера. Еще теплая после него кровать.

– Ночью санитары вынесли…, в морг, – голос, будто запись включили, могут включить вторично, если что – то непонятно. Если что – то непонятно…

Очки на тумбочке.

– Сняли, чтобы не разбились, когда выносили.

«Он объясняет почему с умершего человека сняли очки. Бред какой – то. Отец в них часто засыпал. В последний раз упал с велосипеда, а очки на носу так и остались, не разбились, и вот лежат, может ждут хозяина, когда он вернется».

– Звините (кто – то выговорил слово без «и»). Вы слышите?

– Веселый был.

– Что?

– Веселый был, – повторяю свою фразу.

И жду. Санитар оглядывается. А я с кроватью продолжаю беседу.

– Смешно как – то носил.

– Что?

– Очки смешно носил.

Очки на тумбочке начали меня приветствовать, будто они дальше читали книгу на которой лежали. Почему – то мифы Древней Греции он всегда брал с собой, взял и в последний раз.

Беру очки в руки. Левая душка сохранила свой изгиб, а правая убежала куда – то.

– Тут вещи на тумбочке, заберите. – И в сторону: —Лена! – И ко мне: —Мне пора идти. Вы тут сами.

Ушел санитар.

– Ну, давай обниму, сын, – его голос с того вечера, когда забирали на «скорой», вывозили с подъезда на коляске для сидячих больных. – Не обижайся на меня.

Сидел худой. Одуревший. Растерянный.

– Ну что ты, с кем не бывает. Так прощаешься, будто навсегда, – мои неуверенные слова, а точнее, мое вранье. Против диагноза не попрешь.

А сам думаю, а почему не соврать. Ведь батя, когда у меня открылся собственный антикварный магазин, сказал: «я в тебя верил» и это было таким бесстыжим враньем, после ругани и ремня в детстве. Ведь за десять лет до этого на одном из семейных сборищ отец опрокинул стопку и в сердцах сказал дядьке, тетке и друзьям, что сидели за столом, мол, у вас дети как дети, а у меня беда: сын – дебил, вместо уроков, или там спорта, по мусоркам лазит, по свалкам, собирает старье – сарай весь захламил. В башке ни одной извилины. Хоть бы до восьмого класса дотянуть и в ПТУ. Это за праздничным столом. На своем дне рождения.

…Молча бросаю полотенце, блокнот, книжку, ручку в свой рюкзак, сгребаю мелочь, почему – то рассыпанную на тумбочке.

Первый раз обращаю внимание на тех, кто в палате. На кровати у окна. У тумбочки – напротив. На кровати – рядом. Все прячут глаза, как от чего – то постыдного.

Все сгребаю – ничего не оставлять из того, к чему он прикасался – ведь это касается только нас: меня и его.