Уцелевший

Она пронеслась прямо над головами ведущей боевой группы и с сотрясающим все вокруг взрывом попала в топливные баки, превратив вертолет в кромешный ад, особенно его хвостовую и среднюю части. Нескольких ребят взрывом вынесло из вертолета, и, охваченные пламенем, они упали с высоты десяти метров на склон горы. Они разбились о скалы и сгорели заживо. Эффект был настолько сокрушительный, что наша поисково-спасательная команда среди тел погибших нашла дула от автоматов и винтовок, разорванные пополам.

Пилот вертолета боролся за контроль над судном, хоть и не знал о бойне, разворачивавшейся позади него, но определенно он знал о пожаре, бушующем сверху и в хвосте. Конечно, он уже ничего поделать не мог. Большой «MH-47» просто упал с небес и врезался с оглушающим грохотом в склон горы, поколебался на выступе и покатился всей своей мощью вниз, разваливаясь на куски на длинном, двухсотметровом спуске, а потом погас.

Когда поисковая команда, наконец, поднялась на гору для расследования событий, там не было ничего, кроме разбросанных обломков. Конечно, никто не выжил. Мои близкие друзья из 1-й роты SDV: командир Джеймс, старшина Дэн и еще совсем молодой Шейн – все погибли. Но всего этого я еще не знал, когда лежал, затаившись, в каменной расщелине. Я не уверен, что смог бы выдержать такие новости. Это можно назвать лишь кровавой бойней. Через несколько недель, когда я увидел фотографии с места крушения, у меня случился нервный срыв, ведь они пытались спасти именно меня.

Как уже было сказано, тогда я этого не знал. Я лишь понимал: что-то случилось, и это заставило талибов поволноваться. Скоро я увидел вертолеты США, летящие вдоль каньона, прямо передо мной, несколько «A-10» и один «AH-64 Apache». Некоторые были так близко, что я мог разглядеть пилотов.

Я вытащил свое радио «PRC-148» из патронной сумки и попытался установить с ними контакт. Но я не мог говорить. В горле было полно пыли, язык прилип к нёбу, рот был полностью иссушен. Я не мог передать данные. Но я знал, что контакт установлен, потому что слышал, как разговаривает между собой команда. Потом я включил аварийный радиомаяк и передал сигнал. Его засекли. Я точно знаю, потому что отчетливо слышал, о чем они говорят.

– Эй, вы засекли этот радиомаяк?

– Да, засекли, но без дальнейшей информации.

И потом вертолеты просто улетели вправо от меня, где – теперь я это знаю – был сбит «MH-47».

Вопрос был в том, что талибы часто крали радиомаяки, когда выпадал шанс, и использовали их, чтобы заманивать вертолеты США в засаду. Тогда я этого не знал, но сейчас для меня очевидно, что американские пилоты очень настороженно относились к таким сигналам без данных и не всегда предпринимали попытку спуститься, потому что не знали, кто его включил.

В любом случае, это не сильно бы мне помогло, ведь я, едва живой, лежал в расселине на склоне горы, истекал кровью и был не способен даже ходить. Начало темнеть, и у меня не было выбора. Я догадывался, что единственной надеждой было привлечь внимание пилотов одного из вертолетов, который все еще летал туда-сюда к моему каньону через определенные интервалы.

Мои радионаушники вырвало у меня во время падения с горы, но провода от них все еще остались. И мне каким-то образом удалось сохранить у себя две химические палочки, которые светятся, когда их ломаешь пополам. Я соединил их с огрызками радиопроводов, и как только увидел вертолет, тут же привязал эту самодельную конструкцию к голове в виде светящегося круга.

У меня также был инфракрасный стробоскоп, который я тоже включил, а еще открутил лазер от винтовки и нацелил его на вертолет США. Боже правый! Я представлял из себя живой сигнал бедствия. Должен же кто-то смотреть на горы. Кто-то должен меня увидеть. Я проделал эту процедуру только тогда, когда вертолет попал в поле моего зрения. Но скоро мой оптимизм перерос в скорбную печаль. Никто не обращал на меня внимания. Уже казалось, что меня бросили тут умирать. Солнце уже начало заходить за горы, и я теперь почти полностью чувствовал ноги. И это давало мне надежду, что я смогу ходить, хоть и было понятно, что боль будет нестерпимой. Меня все сильнее мучила жажда. Я никак не мог избавиться от пыли и грязи, забившихся в горло. Я пытался сделать все, чтобы хотя бы нормально дышать, не то что говорить. Необходимо было найти воду, необходимо было выбраться из этой смертельной ловушки. Но только после того, как пелена темноты накроет эти горы.

Я понял, что мне нужно выбираться самому – сначала найти воду, а потом укрытие, потому что было не похоже, что меня кто-то собирается искать. Я помню последние слова Акса. Они все еще звенели в моей голове: «Останься в живых, Маркус. И скажи Синди, что я ее люблю».

Ради Акса и Дэнни, и прежде всего ради Майки, я должен был остаться в живых.