Уцененный принц (СИ)

— Что сделал? Просто предал. Предал меня. Сразу поверил, что я участвовал в заговоре, отдал меня Драмму на растерзание. Не в переносном, а в прямом смысле. Допустил суд и смертный приговор, продержал больше часа на эшафоте в ожидании его подписи на приговоре, последние минуты с мешком на голове и петлей на шее. На наше счастье все-таки посоветовался с умным человеком, смертный приговор не подписал, потребовал меня к себе, соизволил поговорить! Но вместо разговора отца с сыном стал издеваться, угрожать привести приговор в исполнение. Я не выдержал, вспылил, высказал все, что я знал о планах Драмма, и о происхождении так называемого брата Рональда. Окончилась эта беседа тем, что он ударил меня и приказал отправить в крепость Нотт, в каменный мешок, продержал там 8 месяцев. Камера четыре шага в ширину, шесть в длину, без отопления, без водопровода, удобства — дыра в полу, воды один кувшин в день на все. Ни мыла, ни бритвы. Ногти на руках обкусывал зубами, еду просовывали в дыру в двери, как дикому зверю. А у меня еще несколько ожогов было незалеченных, после допросов Драмма, с парой удалось справиться кое-как, а один, на спине, не дотянуться. Нагноился. Его потом и оперировали. Там кусок кости лопатки просто выгнил. Отсюда и перекос плеч. А потом усыпили газом, вытащили из камеры, подстригли, побрили и зачитали приказ о продаже на Обен, как осужденного пожизненно. Остальное ты слышала. Все ясно? Рейджен после того, как на меня каким-то чудом наткнулся Эльриан, все рвался поговорить, ему не разрешали, состояние у меня было не то. Потом разрешили, так он мне столько гадостей наговорил, что я не выдержал сел писать отречение от титула, рода и гражданства Итонии, только тут его проняло, прощения запросил, в ногах валялся. Я его сдуру пожалел, не написал. Вот теперь ты все знаешь. Без подробностей, только факты. Подробности не для молоденьких девушек.

Ронгвальд замолчал, задумчиво вращая в руке так и не выпитый бокал с коньяком.

— Я… я не знаю, что тебе сказать! Не ожидала от отца! И что ты теперь собираешься делать?

— Жить, Рита, просто жить. У меня сейчас есть любимая и очень важная работа, я учусь, есть любимая девушка, которой я по гроб жизни обязан. Только она смогла вытянуть меня из того кошмара, в котором моя душа пребывала. Дала надежду и силы жить дальше. Так что не переживай за меня.

— Но домой ты не вернешься?

— Зачем? Снова травить душу воспоминаниями? Я уже не наследник, так что Итония проживет без меня, а я без нее. Все, Рита, закончили эту тему. Сейчас Эвелина вернется, ругаться будет, что я опять в прошлое провалился. Иди обедать, я тоже что-то съем, хочу на вечернем заседании поприсутствовать. Там интересно будет.

В этот момент вернулась Эвелина.

— Рон, я попросила принести обед сюда, ты не против? Или хочешь идти обедать вместе со всеми?

— Нет, отдохнуть хочу, напряжение снять. Ты и на Риту заказала?

— А вот Рите я бы посоветовала вернуться и поддержать отца. Там все оставшееся время ему мозги прочищали. Так что поддержка близкого человека ему сейчас очень нужна.

— Не знаю, смогу ли быть поддержкой после всего, что услышала от Рона! Но ты права, Эвелина, на обеде поприсутствую, но после, наедине…

Ритара выбежала из комнаты и поспешила в обеденный зал. Отца за столом не было. К ней подошла Элисабет, и тихо сказала: — Твой отец пошел к себе, не выдержал осуждения. Так что иди, утешай.

— Боюсь, что мои утешения ему не понравятся!

— С братом поговорила?

— Да, он все не рассказал, пояснил, что это не для девушек. Но основное я узнала. Так что утешать не стану. Он получил, что заслуживал. Но пойду, обедать одной как-то неудобно!

— Хочешь, садись с нами!

— Нет, мне одной надо побыть. Подумать. Спасибо за поддержку.

Ритара вышла из зала, пошла в сторону гостевых покоев. Настроение было на нуле. Хотелось сесть где-нибудь в уголке и подумать, как жить дальше. Теперь было ясно, что то, что больше всего она желала, примирение отца и брата, неосуществимо.

Она присела на диван в малой гостиной, рядом с парадной столовой, задумалась. На душе было тоскливо. Она никак не ожидала от отца такой несправедливости! Даже не переговорить с Роном, сразу поверить в его виновность! Отдать в руки жестоким дознавателям и даже не поинтересоваться методам, которыми сопровождали допросы! Рон прямо не говорил, но и без того было ясно, откуда у него ожоги, о которых он упоминал. Господи, неужели отец знал о пытках и ничего не предпринял! Как же плохо она его знала! Неожиданно для себя слезы сами потекли из ее глаз, от жалости к брату.

— Ритара, вдруг раздался знакомый взволнованный голос, что с вами, вас кто-то обидел? — перед ней стоял вчерашний знакомый, Эдгар.

— Переговорила с братом, он кое-что рассказал, как с ним обошелся отец. Вот, не выдержала…