Уттаракханд

Обезьяны выделывают умопомрачительные пируэты, падают с веток на скутер, припаркованный под деревом, дерутся и ласкаются.

.

Мы в заброшенном ашраме, где когда-то практиковал медитацию Джон Леннон. Это не просто тихое место – это место, с которым хорошо помолчать. Тут вековые деревья выросли позже домов. Яйцеподобные кельи. И свет в них какой-то древний. Двери облупленные; потеки краски, ржавчина на вывернутых решетках. Граффити на стенах тут сами выросли. Как мох.

.

Я нахожу три мордочки на деревьях.

.

Сегодня снова поют у Ганга. Туман, густой, голубой, хмурый, прячет реку и нагоняет холод.

На другом берегу дома разноцветно мигают окнами. И будто каждый выбирает себе цвет под настроение.

15.01

Индийцы – народ неторопливый. Но иногда их блаженный пофигизм очень некстати.

Мы с папой четыре часа после заранее оговоренного времени ждём мотоцикл в прокате. Наивно и мило, как провинившиеся дети, нам говорят, что ну вот ещё чуть-чуть подождать, что вот уже почти всё… И, может, мы голодны, или хотим выпить чаю?

Наконец – великий и могучий Old Enfield в нашем распоряжении. Выезд переносится на завтра. А сегодня едем приноравливаться.

.

За городом горы прячутся в бело-голубой туман и кудрявятся деревьями. По обочине сидят стайки обезьян с детенышами, играют, оборачиваются на нас и провожают взглядом, задумываются о своем.

Встречаются ослики в цветных уздечках. И горцы – в ярких одеждах и вязаных носках, с цветистыми улыбками.

.

Чем выше, тем холоднее. В белом живом небе появляется крошечное солнце, и все взлетает.

Все становится фантастически красивым и важным. Хотя всё такое же.

Я ощущаю скорость как полёт, мир – как книгу или сказку.

.

Сегодня я впервые попадаю в индуистский храм.

При входе надо разуться. Когда холод проникает внутрь через стопы, понимаешь, что всё это здесь, на высокой горе, происходит искренне. Людям было тяжело создавать здесь красоту, но они создавали, потому что так им что-то внутри велело.

Архитектура проста. Камень стар. Краски так ярки, точно в них подмешали солнце.

Я иду по воде из розовых листьев, которой омывают статую лежащей коровы. Внутри храма, такое же древнее, как он сам, растёт дерево. На корни надо повязать ниточку. Я не знаю, зачем это нужно; я вообще не люблю обряды… Но почему-то вяжу ниточку.

16.01

Белая дымка рождает утро, город, мир. Нежно-зелёная, облитая светом, стремительно уносит время и надувные лодки река.

В свежем воздухе шастает весна. Шестнадцатое января.

Собаки проносятся по улицам; продавцы овощей толкают тележки с гигантскими морковками, ежеподобными огурцами и ещё бог весть с чем. Коровы бродят по своим загадочным коровьим делишкам.

Вещи собраны.

.

Запоздало представлю нас, путешественников.

Нас пятеро.

Двое – это люди, я и мой папа.

Третья – моя тряпичная мышь по имени Тиу. Достояние дней минувших – во-первых, потому что игрушка детства, во-вторых, потому что из ИКЕА. Талисман.

Четвёртый – Энфилд, наш верный друг и немного конь.

А пятый – безымянный, но не менее важный, имеющий для нас ценность выше, чем меч для рыцаря. Фотоаппарат.

Я в Индии впервые, папа – в четвёртый раз. Он везёт меня по местам, которые когда-то его озарили и чуть-чуть перевернули мир. Я уже чувствую, как переворачивается мой. Зачем мы едем? Что мы хотим понять? Думаю, мы поймём, что мы хотим понять, уже по пути. Или поймём, что главное в пути – это путь, а всё остальное и так понятно. И что путь нужен, чтоб идти, а не чтобы дойти.

.

Волчком верчусь между папой и вещевыми сумками: фотографирую. Дома и бельё, развешенное на крышах. Скутера, груженые ворохом пледов, или хворостом, или стопкой пластиковых стульев. На одном вот везут дверь. Магазинчики-кафе с дымящими чанами. Ослики, коровы, играющие у дороги мартышки. Люди, пойманные среди повседневности.

Мне тоскливо. Я вижу грязь, об уборке которой некому позаботиться. Дома, которые некому подлатать и в которых некому прибраться. Из машин плюют прямо на дорогу. Мусор в лесу и на обочине; иногда его пытаются есть звери. Это не просто безразличие. Это бедность. Уже девятнадцать лет живу на свете, а ощутила это слово только теперь.

Мы проезжаем мимо загаженной реки. От реки осталась одна тамличка с названием, обросшая мусорными пакетами.

.

Тоска отпускает, когда приходит лес.

Солнце сквозь листья пляшет, как по морскому дну. Стволы тянутся. Ветки – кружевом. Тут прячутся незнакомые странные существа, не то звери, не то демоны. Предупреждающие знаки говорят о слонах и тиграх, а на обочину то и дело выходят мартышки.

Хочу услышать, как дышит этот зелёный мир. Хочу попасть в такт.

.

А потом приходят горы. Я их замечаю, только когда полмира глотает сияющая гуща тумана. За ним огромное пространство воздуха. Мы, чудится, уже не на земле, а на странствующих по небу островах.

Изредка мимо проносятся селения с разноцветными кубиками-хижинами и маленькими храмами. Они напоминают громадные ребристые грибы или алые бутоны.

Когда выглядывает солнце, туман-облака все превращаются в свет. Тогда я греюсь.