Утверждение правды

Чародея и впрямь звали Иудой; Иегуда Толедано был менее словоохотлив, однако и не безмолвствовал излишне упрямо. Мысль о том, что ему удастся столковаться с высшим руководством Конгрегации, сменяв свои таланты на жизнь, мало-помалу начала казаться ему не столь уж обнадеживающей, и порой в его глазах, в словах, в голосе сквозил страх, который он скрывал с заметным трудом. Когда Иуде удавалось вновь убедить самого себя в том, что в его надеждах есть смысл, он оживал, вновь обретая вид бодрый и почти самоуверенный. На все задаваемые вопросы он отвечал, не упираясь, но кратко и не столь пространно, как Крысеныш, ничего не пытаясь поведать господам дознавателям по собственному побуждению.

Да, Каспара он видел впервые в жизни. Нет, ранее был с ним не знаком и не слышал о нем. В Кастилии с ним связался давний знакомец не из евреев и сказал, что есть неплохая работа. Да, приятель знал о его способностях. Да, когда-то ими пользовался. С какой целью? Теща, обладательница хорошего поместья, зажилась на белом свете сверх меры, изводя домашних. Да, платят за подобные поручения неплохо. Да, и в этот раз тоже сумма была приличная. Нет, Каспар не платил. Платил человек, которого порекомендовал тот самый знакомец. Что за человек? Итальянец, кажется. Представился как Фульво. Нет, никаких деталей не раскрывалось. Почему выбрали именно его? Иегуда Толедано знает Каббалу, как обер-инквизитор – «Pater noster», и те, кому полагается, об этом осведомлены. Нет, десница колдуна ему не принадлежит, ее вручил Каспар, он же указал и место захоронения. Почему Каспар сам не взялся пробудить Дикую Охоту? Смеетесь, господа дознаватели? Уметь вызвать саламандру и войти в соприкосновение с душою полтысячелетия назад упокоившегося колдуна – две сильно разные вещи. Да, погрузить часть нашего мира в клипот Каспар тоже не может. Нет, это не обязательное условие для призвания Дикой Охоты, просто этот мерзавец не предоставил никакой охраны, а оградить себя было необходимо. Да, разумеется, можно показать господам дознавателям, какими способами это делается, но половина останется только на словах, ведь господа дознаватели не желают клипота в королевском замке?

– Да, он и впрямь мог бы сделать это.

На зарисовки, сделанные рукою плененного чародея, раввин Леви-Кагнер смотрел внимательно, долго, держа помятый лист с заметной брезгливостью.

– А без этих… – Бруно помедлил, переглянувшись с Куртом, помялся, подбирая верное слово, и докончил: – символов. Без этих символов это невозможно? Я спрашиваю, дабы быть уверенным в том, что однажды и впрямь не разверзнется клипот в подвалах замка Его Величества.

– Быть может, майстер инквизитор, и есть на свете такие люди, – отложив лист, кивнул раввин. – Но, к нашему с вами счастью, он не из таких, ему нужны знаки и носители знаков. Хотя он очень, очень хорошо знает Каббалу.

– Лучше вас?

– Я такие знания изучать не стану. Посему – даже не знаю, как вам ответить.

– Что он вообще такое, этот клипот? – спросил Курт неуверенно. – В вашем понимании. Это… иной, нематериальный мир, подобный Чистилищу? Или нечто совсем иное? То, что я видел там, было ощутимо и вещественно.

– Это тень от Древа Сфирот, – неспешно проговорил раввин, явно силясь подобрать слова попроще. – Само Древо имеет множество ветвей, множество миров. Но клипот – лишь тень от него. Отражение Древа, но отражение темное, не подобное зеркальному.

– Тень… – повторил Курт и, помедлив, выговорил: – Я повстречал там себя, господин Кагнер. Свое отражение. Темное. Такое возможно, или это был лишь морок?

– Клипот содержит тень всех вещей и явлений, майстер Гессе, – кивнул тот, – и тени людей, живших и умерших. Не их души, не видимость, а…

– Копии? – подсказал он; раввин кивнул:

– Можно сказать так. Копии без души.

– Мой «я» обратился глиняной куклой, когда я разобрался с ним, – заметил Курт, и тот кивнул:

– В этом есть логика… Знаете, – вдруг словно решившись на что-то, продолжил раввин, – меня тоже коснулся клипот. Точнее, это я коснулся его. Когда вы ушли, я, разумеется, пребывал в тревоге и неизменно думал о вас и успехе вашего предприятия. Уснул я в беспокойстве, все так же в этих моих мыслях. И мне пригрезились вы, майстер Гессе. Вы снова стучали в мою дверь, вы были в одеянии, сшитом из черной кожи – очень похожем на ваш фельдрок. В руке у вас был фонарь и… что-то еще, не знаю, как определить это; жезл, быть может. Судя по тому, как вы его держали, этот жезл был оружием. В том видении вы долго молча стояли на пороге, я – перед раскрытой дверью, и я ждал от вас решения своей судьбы, ждал, что вы мне скажете. Вы могли сказать, чтобы я шел за вами, и эта мысль меня пугала…

– И что же я вам сказал?

– Ничего, – вздохнул раввин. – Это все длилось и длилось, а после сменилось иным видением, но оно уж касалось моей семьи, а потому, очевидно, было послано лишь мне, и никому более.

– А это ваше видение – что оно, по-вашему, означало, господин Кагнер?