Утверждение жизни

Какая сила утверждения жизни была в словах письма неизвестного летчика! Она переселилась в нас, и, не раздумывая больше, мы ответили на огонь. Нас было з несколько раз меньше, чем врагов, но мы дрались с молчаливым упорством. Метель прекратилась, а мороз усилился. Было так холодно, что пальцы примерзли к студеной стали оружия. Кончились патроны. Тогда мы поднялись и пошли на фашистов врукопашную. Скиба первым запел старую матросскую песню "Варяг", и все его поддержали. Весельчак и запевала, он был страшен в эту минуту. Высокий, с обветренным лицом и широко раскрытыми глазами, он шел вперед с какой-то мрачной решимостью. Когда мы ринулись бегом на противника, он начал отступать. Оказалось, что нам на выручку подоспел партизанский батальон...

Лейтенант помолчал, достал из портсигара папиросу и закурил.

- Это ещё не все, - сказал он, как бы отвечая на мой молчаливый вопрос. - После боя я пришел на старое место. Трупа летчика мы так и не обнаружили. Но перед тем как уйти оттуда, я подошел к березе, возле которой поднял листок, и вырезал пятиконечную звезду.

С тех пор я не был на этой дороге. Но если мне снова удастся попасть в те места, я обязательно найду эту израненную тонкую березу...

Струйка дыма медленно поднималась вверх. Мы молчали. Я видел, как вздрагивали плечи девушки, видел почемневшие глаза летчика.

- Значит, вы так и не знаете, куда девался сбитый летчик? - спросил капитан.

- Нет, не знаю, - ответил Фпрсов.

- Осколком зенитного снаряда этот летчик был раной в плечо, - тихо сказал капитан, - обычная трагедия штурмовика. Самолет взорвался, а раненый летчик остался на вражеской земле. Силы почти поитнули его, когда добрался он до опушки леса и встретил бедпо одетого крестьянского мальчика. Вероятно, таким страшным было окровавленное лицо летчика, что мальчик отшатнулся.

А раненый протянул к нему руку и со злостью, почти в бреду закричал:

"Слушай, ты русский? Если русский, ты должен меня спасти. Я не прошу, я требую! Ты обязан накормить меня и спрятать, а потом, когда окрепну, проводишь ча линию фронта, чтобы я снова мог бомбить и штурмовать фашистов".

Мальчик успокоился, поняв, что страшный окровавленный человек действительно русский летчик. А потом две ночи в холодном амбаре, трудный путь через линию фронта и вылеты, снова вылеты. После этого случая этот летчик ещё восемьдесят восемь раз летал на штурмовку, был награжден тремя боевыми орденами и кончил тем, что штурмовал район рейхстага в Берлине.

- Значит, это были вы? - взволнованно прервал его Фирсов.

Капитан Михеев смотрел на листок бумаги широко раскрытыми глазами, и его смуглое, огрубевшее от ветра лицо с глубоко тянувшейся по правой щеке к подбородку складкой словно застыло. Мне показалось, может быть только показалось, что в ото мгновение летчик вдруг сразу стал старше на десять пятнадцать лет. Видно, в одну минуту вспомнил он все пережитое, и это суровое воспоминание заслонило все окружающее, и капитан совершенно забыл о рассказе Фирсова, не слышал ритмичного постукивания колес и коротких гудков паровоза перед большой станцией. Очнувшись, после долгого молчания, он негромко заговорил:

- Да. Я. И, как видите, вы напрасно искали несуществующее мертвое те то. Я выжил в те страшные дни наперекор всему: фашистам, ветру, морозу, болевшей ране. О, как я тогда хотел, чтобы фашисты почувствовали на себе силу моих бомб и пушечных очереден, ведь я ещё не до конца, свел с ними счеты. Я действительно рвался тогда к жизни!

Капитан вздохнул, словно гора свалилась с его плеч.

Глубокие, внезапно появившиеся морщины так же внезапно разгладились на его лице, и оно сразу стало моложе и добрее.

И только Таня, которая в продолжение всего рассказа сидела молча, с застывшими, немигающими глазами теперь испуганно жалась к летчику, обеими руками держа его локоть.

- Как хорошо, что все это уже было! - вырвалось у неё глухое восклицание, но руки продолжали ещё крепче сжимать локоть Михеева. Казалось, девушка боялась, что и сейчас его жизни ещё угрожала опасность.

- Да. Уже было, - тихо проговорил за ней летчик. - Пора бы тебе и успокоиться, птаха, - прибавил он нежно.

Девушка положила голову на его плечо и застенчиво улыбнулась:

- Нет. Когда ты говоришь об этом, я всю жизнь буду испытывать страх. J Капитан широкой твердой ладонью провел по её волосам:

- Погоди, привыкнешь.

Словно впервые посмотрел я на своего соседа по купе, стараясь найти в его облике какие-то новые, необыкновенные черты. Но лицо летчика, оттененное цыганскими бровями, было спокойным и обычным. Он осторожно погладил руку своей спутницы и, обращаясь к нам, сказал:

- А вот она и есть та девушка, которой предназначалось письмо. Представься, Татьяна, товарищам офицерам.