Увечное перо

Мало того: у маршала авиации Ивана Гагачеладзе Смельчаков умыкает его жену Эсперанцу, и НЕДЕЛЮ они опустошают в кровати друг друга, "разлучаясь только "по-маленькому" или "по-большому". А в коротких физиологических паузах Эсперанца играла генералу на виолончели, и "вид её с инструментом между ног приводил Смельчакова в полный экстаз".

Надо ли говорить, какая участь постигла оплот мира и социализма, девушку Глику, проживающую в соседней квартире? Да, весьма вскоре генерал загрузил её полость рта совершенно непищевым предметом. И комсомолка, гребчиха, которая, как когда-то её мама Гитлера, вполне могла похитить президента США Рузвельта — вместо этого просто-таки пошла по рукам.

Да, ляпнула не столь давно одна именитая гражданка фразу, ставшую крылатостью во всем мире: "В СССР секса нет!".

Есть, есть, был, да еще какой залихватский, утверждает "Москва ква-ква".

Но даже мочеполовизмы отступают в романе на второй план, когда ломится главная тревога: личное противостояние Сталина изуверскому, дорастающему до мистических величин Иосипу Броз Тито. И некому, некому довериться в своих тревогах вождю, кроме как генералу Смельчакову и его отряду смельчаковцев. Ведь разве годен для этого "одутловато небритый Кобулов"?

И вынув изо рта комсомолки непищевой предмет — с трепетом слушает генерал Смельчаков телефонные ночные излияния вождя. При этом вождь милостиво разрешает Смельчакову называть себя вполне панибратски — Иосиф, а если уж вконец смущается Смельчаков — то Иосиф-батоно.

Далее подлинное новаторство являет читателям романист. Ну, всему свету известны кол-гёрлс, осуществительницы секса по телефону. Но у Аксёнова по телефону вдрызг назюськиваются вождь и преданный ему генерал. И Сталин в отчаянии рассекречивает генералу, что Тито с острова Бриони, окруженный ордами гайдуков, вот-вот двинется на Москву и полонит её. Что делать?

Но взять ли нас голыми, тем более немытыми руками? И на случай захвата Москвы титоистами смышленый генерал всё в той же высотке (архитектор Чечулин) строит потаенный бункер, где может пересидеть вторжение титоистов Сталин, из высотки комплотировать нацию и сбросить титоистов в Яузу и Москва-реку. Сам же Смельчаков на подводной лодке "Советские профсоюзы" барражирует (под видом китообразного) в волнах Адриатики, близ Бриони. Москву же в его отсутствие патрулирует майор Чаапаев, смельчаковец до мозга костей.

Но даже первейшего друга Сталина обвел вокруг пальца изворотливый Иосип Броз Тито, для легализации в СССР снабженный паспортом Исаака Абрахамовича Джезказганова, бухарского еврея. Два гайдука, облаченные в форму "Аэрофлота", доставляют Тито в СССР. И эти же негодяи Мока Дивич и Света Кукоч на машине со священными и неприкасаемыми номерами московского горкома партии привозят Тито к Центральному рынку Москвы. Здесь Тито влезает в подземный ход, и соратники вспоминают, что точно так, во время партизанских действий, "пружинилась его жопа, громогласно выпускающая газы". И в разделочном цехе на рынке приподнимаются кафельные плитки пола, откуда и вылезает Тито. Здесь, чтобы не догадались чекисты, висит на крюке туша коровы, своей распяленностью обозначая точную карту СССР. А кругом тьма-тьмущая гайдуков, перекликающихся на сербо-хорватском, и все эти штурмовые отряды облачены в тюбетейки и чапаны, — чтобы выдавать себя за узбеков.

После этого, конечно, СССР обречен, и Сталин на подводной лодке бежит из Кремля в припасенный для него Смельчаковым высотный бункер.

Перед такой фантазийностью Аксёнова и Т.Толстой с её "Кысь", и Сорокину с его "Льдом",и, конечно, Борису Акунину — делать нечего. Если только и они не начнут писать в Биаррице. Нет, не выросли они из песочницы журнала "Юность", не одолеть им таких отрыжечных эскапад о джинсах, джинсах, джинсах, Армстронге "на ребрах" (ещё без присвоения имени Сэчмо), о стилягах, рок-н-ролле и прическах "кок". Да хоть комплотируйся Акунин с кем угодно — одолеть ли ему новатора прозы Аксёнова. Угнаться ли? Кишка у него тонка против "Москва ква-ква", где "…дежурил милицейский патруль, два олуха на ногах, плюс еще один в олухоидном мотоцикле с олухоидной коляской".

Уж каких только дерзновенцев нет нынче в прозаическом написаторстве, но кто же перешибет старого юносиста: "Все измазались кто чем: прованским маслом, губной помадой, помидорными ошметками, липким ликером какао-шуа, соплевидными плевками, плевкоидными сусалами, сусластым шлапом, а также общим щепетинством и куражистым зазоно-затором".

Знай наших!

Ведь читатель нынче каков? Не достучаться до него, не докричаться, а можно разве уж доцарапаться. И кто одолеет такой рубеж, чтобы десятками рассыпать по тексту умопомрачительную стилевую фигуру: "чуть-чуть слегка", "слегка чуть-чуть", "слегка несколько чуть-чуть", "слегка чуть-чуть не к месту", "слегка чуть-чуть слишком" и т. п.?