Увечный бог (ЛП)

Сломавшись наконец, тело оседает, а дух высвобождается, дух простирает крылья, улетая, и звук крыльев походит на вздох. Но он знал: так случается не всегда. По временам дух вылетает с воплем, такой же изломанный, как оставленное тело. Слишком долго в истерзанной плоти, слишком долгой была горькая любовь карающей боли.

  Копыта его коня гулко стучали, сухожилия трещали, словно старое привычное кресло; он подумал о теплой комнате, о месте, полном воспоминаний: сплетенные воедино любовь и боль, радость и страдания. Но у него нет кисета со слезами, нечего сдавить в кулаке - просто чтобы ощутить капающую сквозь пальцы влагу. Нет жеста, способного напомнить ему, кем он был.

  Он нашел ее гнилой труп в тени валуна. В волосах под слоем пыли виднелись рыжие пряди. Лицо было спрятано, впалые щеки оказались между колен, словно в последние мгновения она села, скорчилась и стала смотреть на обрубки ног.

  Слишком далеко зашло, так сказал он себе. Даже это зрелище кажется механистичным и бессвязным, словно он на краю неудачи. Он отмеряет шаги, подобно заблудившемуся слепцу, пытаясь найти путь домой. Спешился, сапоги стучат, кости внутри скрежещут, смещаясь; он подошел к ней, осторожно сел на валун, треща сухожилиями, лязгая костями и доспехами.

  Призрак со сломанными крыльями ушел пешком. Потерянный даже для себя. Как можно надеяться его выследить? Склонившись, он опустил лицо в ладони и - хотя разницы нет - закрыл единственный глаз.

  "Кто я - больше не важно. Кресло скрипит. Комнатка, прокопченная насквозь. Толпа под крышей - зачем безумная женщина пригласила их сюда? Охотники прогрохотали мимо, волчица уже не воет. У нее не хватит дыхания, не сейчас, когда она должна бежать. Беги - боги, беги!

  Она понимает, что всё напрасно. Знает, что ее загонят в угол, пронзят копьями. Она все знает насчет охоты и убийства, ибо это силы закона, ее природы. Как, полагаю, и тех, что преследуют ее.

  А женщина в кресле, ее глаза жжет кислый дым, ее зрение размыто. Пора чистить дымоход, да и дикое мертво, навсегда мертво. И когда охотники снова прогрохочут мимо, жертва будет бежать на двух ногах, не на четырех.

  Именно так.

  Ты видишь сон обо мне, старушка? Видишь сон о единственном глазе, что сияет в ночи? Последний взор дикости на твое лицо, твой мир? Боги подлые, меня разрывает на части. Я чую".

  Рога заревели торжеством. Но сердце убитого зверя еще стучит как бешеное.

  Старуха в скрипучем кресле протянула руку и вырвала свой глаз. Он истекал кровью в ладони, пока она стонала от боли. А потом она подняла голову и устремила на него взор оставшегося глаза. - Даже слепец знает, как плакать.

  Он покачал головой, но не в отрицании, а от непонимания.

  Старуха бросила глаз в огонь. - В дикость, в дикость сгинувшую. Сгинувшую. Освободи волка внутри себя, Дух. Спусти зверя на след, и однажды ты ее отыщешь.

  - Кто ты?

  - Чуешь? Воск в огне. Воск в огне.

  - Что это за место?

  - Это? - Кресло скрипнуло. Она потянулась за вторым глазом. - Здесь живет Любовь, Дух. Оплот, который вы забыли, Оплот, который вы все пытаетесь найти. Но вы забыли не только его. - Она вонзила ногти в глаз. - Где любовь, там и боль.

  - Нет, - прошептал он, - должно быть что-то большее. - Он поднял голову, открыл глаз. Безотрадные пустоши, валун, скрюченное тело. - А она бросила его в пламя. Воск. Воск в огне.

  Он смотрел вниз, изучая тело; потом встал, подошел к безжизненному коню, снял с седла свернутый мешок. Разложил и вернулся к ней, бережно поднял, отнимая у гнезда свившейся бледно-зеленой травы. Положил на землю, натянул мешок и завязал концы, повесил груз за седлом. И сам влез на неподвижного скакуна.

  Подбирая поводья, Тук закрыл единственный глаз.

  И открыл выбитый.