- Мы не можем оставаться здесь, - сказала она. - Кто-то нас ищет. Нужно пойти навстречу. Рутт знает. Вот почему он уходит на край города, смотрит на запад. Он знает.
Седдик начал собирать вещички. В кошель. Словно мальчик, уловивший что-то уголком глаза, обернувшийся - и ничего не увидевший.
Он словно вжался внутрь себя. Он не встречал ее взора, завязывая мешочек и пряча под истлевшую рубашку.
- Хочу отыскать Рутта. Пора готовиться. Икариас убивает нас.
- Я знала когда-то женщину. В своей деревне. Женатую. Ее муж был человеком, которого можно было хотеть - словно раскаленный камень пылал в твоих кишках. Она шла за ним, на шаг позади, по главной улице между хижин. Она шла - и не отрывала от меня взгляда. Знаешь, почему? Она смотрела на меня, чтобы я не смотрела на него. Мы всего лишь обезьяны, только без волос. Когда отвернется, помочусь ей в гнездо на голове - так я решила. Нет, я сделаю гораздо больше. Соблазню мужа. Сломаю его. Лишу чести, цельности, самоуважения. Сломаю между ногами. И тогда, идя по улице, она не посмеет глядеть мне в глаза. Никогда.
Сказав так, Целуй-Сюда потянулась за кувшином.
Вождь племени Гилк, Спакс, хмуро посмотрел на нее. Громко рыгнул. - Значит, любовь так опасна?
- Кто говорил о любви? - возразила она, лениво взмахнув кувшином. - Речь об обладании. И краже. Вот от чего женщины сочатся, вот от чего у них сверкают глаза. "Берегись темных полос в бабьей душе".
- У мужиков тоже такие есть, - пробормотал он.
Она выпила, передала кувшин в ожидающие руки. - Они разные.
- Почти всегда. Но, может, и нет. - Он сделал глоток, утер бороду. - Обладание ценно лишь для того, кто боится терять. Если ты осел на месте, тебе ни к чему стремиться... но многие ли из нас осели? Клянусь, немногие. Мы беспокойный народ, и чем старше становимся, тем больше беспокоимся. Самое грустное, что старик желает обладать как раз тем единственным, чего лишился навсегда.
- Чего это?
- Добавь тому мужику из деревни пару десятков лет - и его жене не придется смотреть в глаза соперницам.
Она хмыкнула, взяла палку и сунула под лубки на ноге. Яростно почесала. - Что сталось с достойными целителями?
- Говорят, магия почти что пропала в здешних землях. А ты шустрая?
- Вполне.
- Пьяная?
- Вполне.
- Вот чего мужик вдвое тебя старше желает услышать от женщины.
Кто-то появился на фоне света. - Вождь, королева зовет тебя.
Спакс со вздохом поднялся. Сказал Целуй-Сюда: - Подумай о моих словах.
- Так не получается. Мы цветочки, но цветение недолго длится. Упустил случай - что же, слишком плохо. Для тебя. Ну, этой ночью.
- Умеешь ты дразниться, чертова малазанка.
- Зато ты вернешься.
Он подумал и фыркнул: - Может быть. Но не рассчитывай.
- Не сорванный цветок будет преследовать тебя до конца дней, Баргаст.
- Сомневаюсь, что упустил случай, Целуй-Сюда. Далеко ли ты убежишь?
- Остер ли мой нож?
Спакс засмеялся. - Лучше не заставлять их высочество ждать. Оставь мне рома, ладно?
Она пожала плечами: - Я такая ненадежная.
Оставшись одна, Целуй-Сюда приуныла. Личный одинокий костерок за пределами бесполезных дозоров, боль в мозолях и раздирающее чувство вины - о, как она тоскует по всему этому.
Она снова выпила болкандийского рома.
Спакс - мужчина, любящий женщин. Она всегда предпочитала такую компанию, а не трусливых сосунков, считающих, будто робкое подмигивание может - боли подлые - быть завлекательным. Нет, наглецы лучше. Подмигивание - игры жалких трусов. Все эти неуклюжие слова, ухаживания - к чему?
Они идут к остаткам Охотников за Костями. Кажется, никто не знает, насколько плохи дела - или ей не говорят. Она видела разрывающую горизонт магию, когда подкованные гвоздями сапоги Эвертинского легиона грохотали за спиной. Видела лунное отродье - объятую дымом и пламенем гору в небе.