Увечный бог (ЛП)

  - Такое чувство. Словно он, вернувшись, прожег за собой тропу. Шесть дней назад... ну, готов поклясться, они были от нас на расстоянии поцелуя.

  - Потому что мы почти что умерли, - буркнул Горлорез.

  - Нет, они были как осы - но "медом" для них были не смерть и не ящеры. Их привлекло случившееся в авангарде. С Лостарой Ииль. - Глаза его сияли, когда он обводил взглядом товарищей. - Знаете, я сам мельком видел. Видел ее танец. Она сделала то же, что Рутан Гудд, но не пала под клинками. Ящеры отступили - они не знали, что делать, не могли подобраться близко - а те, что смогли... боги, их порубило в куски. Я смотрел на нее и сердце чуть не лопалось.

  - Она спасла жизнь Адъюнкта, - сказал Горлорез. - Так ли это хорошо?

  - Не тебе спрашивать, - ответил Бальзам. - Скрип нас созывает. Ему есть что сказать. Думаю, насчет нее, Адъюнкта. И того, что будет. Мы всё ещё морпехи. Мы по-прежнему морская пехота, и среди нас есть тяжелая пехота - самые упрямые быки, каких я видывал.

  Он повернулся, потому что к ним подошли двое солдат из дозора. Они держали в руках два каравая, сверток с сыром и глиняную бутыль явно родом с Семиградья.

  - Что это? - спросил Мертвяк.

  Солдаты замерли в нескольких шагах. Тот, что справа, заговорил: - Смена вахты, сержант. Нам принесли завтрак. Но мы не особо голодные. - Тут они положили продукты на чистый клочок земли, кивнули и направились в лагерь.

  - Розовое брюхо Худа, - вздохнул Мертвяк.

  - Пригодится, - сказал Бальзам. - Но мы не закончили. Наоборот.

  - Садки больны, сержант. Ты видел, что делается с нами, магами. Есть и новые, садки новые, я имел в виду... только они совсем не ласковые. Хотя я могу попробовать в них нырнуть, когда совсем одурею от своей бесполезности.

  - Ты среди нас лучший арбалетчик, Борот, так что не говори о бесполезности.

  - Может и так, Горлорез, но мне не по себе.

  - Мертвяк, - сказал Бальзам, - ты тут занимался целением.

  - Да, но Борот прав: это не весело. Проблема в том, что я всё ещё как-то привязан к Худу. Даже если он... хм, мертвый. Не знаю, почему, но когда магия ко мне приходит, она холодна как лед.

  Наоборот нахмурился: - Лед? Бессмыслица.

  - Худ был треклятым Джагутом, так что смысл есть. Но смысла нет, потому что он, э... ушел.

  Горлорез сплюнул. - Если он действительно помер, как ты говоришь, он сошел в свое же королевство? И разве он не должен был уже быть мертвым, раз стал Богом Смерти? Это в твоих словах смысла нет, Мертвяк.

  Некромант выглядел несчастным. - Знаю.

  - В следующий раз, как будешь исцелять, - предложил Наоборот, - позволь мне принюхаться.

  - Тебя снова затошнит.

  - И что?

  - О чем ты думаешь, Борот? - поинтересовался Бальзам.

  - Думаю, Мертвяк уже не пользуется садком Худа. Думаю, это должен быть Омтозе Феллак.

  - Мне тоже кажется, - пробубнил Мертвяк.

  - Есть один способ проверить, - сказал Бальзам.

  Наоборот выругался. - Вот. Мы не знаем точно, но ходит слух: у нее сломаны ребра, она кашляет кровью, и у нее сотрясение мозга. Однако с этим отатаралом никто к ней не может подойти.

  - Но Омтозе Феллак - садок Старших. - Мертвяк кивнул. - Что же, идем. Стоит попытаться.

  - Пойдем, - согласился Бальзам. - Но сначала еда.

  - Оставим Адъюнкта страдать?

  - Поедим здесь, - тускло глянул на него Бальзам, - потому что мы морпехи и не швыряем грязь в лица товарищей-солдат.

  - Точно, - сказал Наоборот. - К тому же я голоден.

  ***  

  Курнос потерял четыре пальца на руке, державшей щит. Чтобы остановить кровотечение, не унявшееся даже после ушивания культей, он сунул пальцы в котелок с кипящей водой. Теперь они выглядели расплавленными, ладони покрылись ожогами. Но кровь остановилась.

  Он готов был признаться в вечной любви Острячке, но пришел сержант Восемнадцатого и забрал Острячку с Поденкой, так что Курнос остался в одиночестве. Последний из бывшего взвода Геслера.

  Он некоторое время посидел, протыкая терновым шипом волдыри и высасывая жидкость. Закончив, снова посидел, следя за угасающим огнем. Во время боя отрезанный палец ящера попал ему за воротник, между кирасой и рубашкой. Когда он его достал, вместе с Поденкой и Острячкой сварил обрубок. Скудные кусочки мяса и жил они разделили между собой, а костяшки привязали к волосам. Так принято среди Охотников.

  Женщины настояли, чтобы он взял самую длинную фалангу, в компенсацию испорченной руке; теперь она свисает с бороды, затмевая прочие костяшки, собранные с летерийских солдат. Она тяжело стучит в грудь, ведь он тронулся в дорогу, вдруг осознав, что остался в одиночестве.

  Запакованные вещи лежали на плече. Через двадцать два шага он оказался в лагере старого взвода Скрипача. Нашел место для палатки, положил мешок и присел с другими солдатами.

  Красивая маленькая женщина справа передала оловянную кружку с чем-то пахучим. Улыбнувшись, он не увидел ответной улыбки и поэтому вспомнил ее имя. Улыба.

  Но это, как показалось ему, лучше одиночества.

  ***  

  - Соперник, Корабб.

  - Не вижу, - ответил семиградский воин.

  - Курнос желает быть нашим новым кулаком, - объяснил Каракатица.

  - Значит, во взводе будет четыре кулака? Я, капрал Тарр, Корик и Курнос.