Увечный бог. Том 1

Его богиня подбирается ближе. Несомненно, хочет выбраться. Перед ней все мясо мира, чтобы его жевать. Кости – чтобы хрустели в ее пасти, тайны – чтобы поглощать. Но горы стонут, качаются и сползают в ее глубокие туннели. Моря бурлят. Леса дрожат. Червь Осени близится. «Благослови опадающие листья, благослови серые небеса, благослови горький ветер и спящих зверей». Да, Святая Мать. Я помню молитвы, Восстановление Покрова. «И усталая кровь напоит почву, плоть их тел низвергнется в твой живот. И Темные Ветры Осени жадно набросятся на их отлетевшие души. Их голосами будут стонать пещеры. Мертвые отвернулись от твердой земли, камня и прикосновения неба. Благослови их путешествие, из которого никто не возвращался. Души никому не нужны. Только плоть кормит живых. Только плоть. Благослови наши глаза, Д’рек, ведь они открыты. Благослови наши глаза, Д’рек, ведь они видят».

Он повернулся на бок. Яд проникает в плоть задолго до того, как душа покидает тело. Д’рек – жестоко отмеряет время. Она – лик неизбежного увядания. Разве он не благословляет ее каждым днем своей прожитой жизни?

Банашар кашлянул и медленно сел. Невидимые костяшки молотили череп изнутри. Он знал – чей-то кулак заперт внутри и рвется наружу. Да, прочь из моей головы. И что тут удивительного?

Он растерянно огляделся. «Слишком все цивилизованно», – решил он. Правда, небрежность лукаво бормочет о распаде, о какой-то беспечности. Но ни намека на безумие. Ни шепотка ужаса. Обычный порядок насмехался над ним. Безвкусный воздух, бледный мучительный рассвет, просачивающийся через полотно палатки, вырисовывал силуэты насекомых; каждая деталь вопила об обыденной правде.

Но ведь так многие умерли. Всего пять дней назад. Шесть, уже шесть. И я все еще слышу их. Боль, ярость, дикие крики отчаяния. И если я выйду этим утром, то снова увижу их. Морпехов. Тяжей. Роятся перед наступающим противником, но эти шершни столкнулись с чем-то более ужасным, чем они сами, и один за другим были раздавлены, вмяты в землю.

И хундрилы. Нижние боги, бедные «Выжженные слезы».

Слишком все цивилизованно: груды одежды, на полу валяются пыльные пустые кружки, бледная примятая трава, страдающая без прямых солнечных лучей. Вернется ли свет или трава обречена засохнуть и погибнуть? Ни одна травинка не знала. Теперь оставалось только терпеть.

– Спокойнее, – пробормотал он. – Прорвемся. Ты найдешь свободный путь. Снова почувствуешь дыхание ветра. Обещаю.

Ах, Святая Мать, это твои слова утешения? Свет вернется. Сохраняй терпение, его сладкий поцелуй все ближе. Новый день. Успокойся, болезный.

Банашар фыркнул и принялся искать кружку, в которой хоть что-нибудь осталось.

Перед Мертвым Валом стояли пять хундрильских воинов. Вид у них был потерянный, но решительный, если такое возможно, а «Мостожог» не был в этом уверен. Они избегали смотреть ему в глаза, но стояли крепко.

– И что, во имя Худа, мне с вами делать?

Он бросил взгляд через плечо. За его спиной стояли две женщины – новые сержанты, а за ними собирались другие солдаты. Обе женщины были похожи на мешки, набитые дурными воспоминаниями. Болезненно серые лица словно забыли обо всех радостях жизни, как будто повидали другую сторону. Ну же, девочки, все не так плохо, хреново только попадать туда.

– Командир? – спросила Сальцо, кивнув в сторону хундрилов.

– Хотят в наши ряды, – хмуро ответил Вал. – Переводятся из «Выжженных слез»… или как-то так. – Он снова повернулся к пятерым мужчинам. – Могу поспорить, Голл назовет это предательством и явится за вашими головами.

Старший из воинов, с лицом почти черным от вытатуированных слез, как будто сдулся под широкими, покатыми плечами.