Увези меня на лимузине!

– Мне бы хотелось просмотреть их и самой выбрать наиболее, на мой взгляд, интересные, – Ирина улыбнулась и взяла журналиста под руку, придушив ее, руку, хилой грудью, в стратегических целях усиленной поролоновыми вкладками, – да и саму статью не забудьте прислать мне на согласование.

– Это еще зачем? – Константин, ненавязчиво пытавшийся освободиться от поролоновой примочки, удивленно посмотрел на плотно приклеившуюся даму, а затем – на Алексея. – Если уж с кем и следует согласовывать текст, так это с господином Майоровым. Вы-то тут при чем?

– Как это – при чем?! – Ирина мгновенно отлипла и раздула капюшон кобры. – А кто оплатил ваше появление здесь, Майоров?!

– А разве нет? – журналист ехидно прищурился.

– Но он пока не в состоянии распоряжаться своими средствами!

– Зато вы, как вижу, ими неплохо распоряжаетесь. Или вы надеетесь убедить меня, что полгода живете на личные сбережения администратора? Оплачиваете дорогостоящее лечение, этот дом, статьи в прессе? О друзьях Алексея даже не заикайтесь, от их помощи вы публично отказались.

– Нет, я… – запальчиво начала было Ирина, но потом, словно опомнившись, криво улыбнулась: – Да, конечно же, вы правы. Мы живем на деньги Алешеньки. На наше счастье, у него осталась определенная сумма наличными, но почти все они потрачены на лечение. Слава богу, что Алешенька скоро вернется к нормальной жизни и снимет с меня эту тяжкую обязанность. А сейчас, – она снова подхватила корреспондента под руку, попыталась проделать то же и с Алексеем, но тот отошел в сторону, – хватит болтать, к столу, к столу!

Стол накрыли все в той же беседке. Зачем идти в дом, если на воздухе такое благолепие? Легкий ветерок, погода не жаркая, а весьма комфортная, в лесу за воротами щебечут птицы – пастораль, только овечек не хватает для завершенности картины. Нет, не тех, неопрятных, с грязными подбрюшьями и обкаканными курдюками, а чисто вымытых, белоснежных кудрявых ангелочков с голубыми и розовыми бантиками на шеях.

Возле тарелки Алексея лежала только вилка. Майоров надменно приподнял брови и постучал ею по стакану, указав на нож.

– Ирочка, Алексею забыли нож положить.

– Да, Костя, я вижу, одну минуточку, – и мадам, свирепо глянув на Майорова, побежала в дом.

– Простите, если я буду бестактен, – корреспондент внимательно смотрел вслед торопившейся Ирине, – но у меня создалось впечатление, что не все так безоблачно в ваших с женой отношениях.

Алексей дернулся, уронил вилку и судорожно замахал руками, мыча что-то невнятное.

– Что, что случилось? – подался к нему Константин. – Я что-то не то сказал? Я не понимаю!

Майоров замер на секунду, затем несколько раз вдохнул и выдохнул, и медленно, не очень внятно, но вполне разборчиво произнес:

– Не же на.

– Что, простите?

– Не же на.

– Ирина вам не жена? – сообразил наконец журналист.

Частые кивки головой.

– Тогда кто же она вам?

Вдох-выдох, и:

– Ни кто.

– Но почему… – начал было Константин, но в это время из дома выбежала Ирина со столовым ножом в руках.

Когда она, слегка запыхавшись, села за стол, отдав нож Майорову, журналист с невинным видом фрекен Бок сообщил:

– А мы тут с Алексеем беседой балуемся.

– Да? – Ирина криво улыбнулась. – И как беседа?

– Алексей мне сообщил, что вы ему не жена.

– Разумеется, – кивнула мадам, – официально мы пока свои отношения не регистрировали. Но это – вопрос времени.

– Думаете? Но господин Майоров уверяет, что вы ему никто, – Константин выжидающе смотрел на собеседницу.

– Вот бессовестный! – грустно усмехнулась явно пришедшая в себя Ирина. – И тебе не стыдно, Алешенька? Ну поссорились мы с тобой сегодня утром – и теперь я никто? Полгода я не отходила от тебя, смотрела за тобой, плакала над тобой – и никто?!! – губы ее задрожали, на глазах выступили слезы.

Корреспондент, не знавший, что это не слезы, а слюна при виде еды, как у крокодила, сочувственно протянул ей салфетку, в которую Ирочка шумно высморкалась, а затем, тиская униженную салфетку дрожащими руками, пролепетала:

– Знаете, Костя, давайте закончим на этом. Пишите, что хотите, мне теперь уже все равно. Раз человек, которому я посвятила всю себя, считает меня никем, что ж…

И в этот момент Майоров, крепко сжав руку журналиста, громко и четко произнес:

– Зайцерыб, люблю, прости.

– Что, что вы сказали? – опешил тот.

Алексей указал на диктофон и вопросительно поднял брови.

– Работает, не волнуйтесь, – кивнул корреспондент.

И Майоров, наклонившись к записывающему устройству, повторил:

– Зайцерыб, люблю, прости.

Часть III

Глава 23

Руки и ноги слегка подрагивали, словно гоночный автомобиль на старте. Не было только мощного рева двигателя, рвущегося с поводка.

Впрочем, нет, рев был, но беззвучный. Выла, стонала, криком кричала душа. Она металась внутри, пытаясь заставить шевелиться, вскочить, бежать… Но получалось только то самое подрагивание рук и ног.

Я по-прежнему квашней сидела в кресле, тупо глядя на растопырившийся журнал, с обложки которого смотрел на меня измученный Лешка. Шоры обиды и злости обгорелыми хлопьями слетали с глаз, слезы вымыли осколок кривого зеркала.