Увези нас, Пегас!

«Пегас» затаился. Толкался в гуще вагонов, прятался скромно на запасных путях, но я не сомневался, что он еще даст «Страшиле» по носу.

Мы стали чаще бывать у Бланшаров. Здесь тоже все крутилось вокруг отделения. Главным проповедником стал Отис Чепмен. У этого белобрысого парня оказались задатки болтуна из конгресса или сената. Он даже предложил создать «Лигу молодых» в защиту южан.

Близнецы Смиты, не очень разбираясь, сразу вступили в эту лигу. Люк Чартер обещал подумать. Он выжидал, кому предложат место председателя лиги. Если на него рассчитывает сам Чепмен, то Чартер, конечно, останется в стороне. Как-никак он старше Отиса, да еще лейтенант, да еще будущей гвардии. Зачем ему подчиняться Чепмену? Чартер вступит в лигу только в том случае, если председателем станет он.

Мари, Флора Клейтон и Пруси Хендерсон тоже записались в лигу. Отис Чепмен показывал список, где было уже три десятка имен. «Лига молодых» быстро преуспевала.

Только нас с Моррисом никак не удавалось заманить Чепмену, а Хетти даже слышать не хотела ни о какой лиге.

– Я знаю, почему она так поступает, – сказал обиженный Отис.

– Почему? – спросила Мари.

– Потому что она не патриотка!

Это было сильно сказано. Слово «патриот» сейчас очень ценилось в Гедеоне. Тот патриот, а этот не патриот. Это патриотический поступок, а это не патриотический. Нас с Моррисом Чепмен побаивался назвать «не патриотами». Как-никак мы не слабые девчонки и можем постоять за себя.

– Почему вы с Моррисом не вступаете в лигу? – спросила Мари.

– Какую лигу? – сказал я.

– Ну, «Лигу молодых», которую придумал Отис.

– Какой Отис? – спросил я.

– Что ты придуряешься? – сказала она. – Думаешь, вы с Моррисом такие необыкновенные?

– Конечно, необыкновенные, – сказал я.

– Быть может, когда Черная Роза отделится, вы удерете в другой штат?

– Может, и удерем.

– Может, прямо на Север? – Мари прищурилась.

– Может, и на Север, – сказал я.

– Значит, правду говорил мне Люк Чартер.

– А что он тебе говорил?

– Он сказал, что вы шпионы с Севера. Он сказал, что ты его уговаривал бежать на Север и там поступить в колледж.

– Уговаривал? – Я удивился. – Он сам собирался подать на Север и там поступить учиться.

– Мистер Чартер настоящий южанин! Он никогда никуда отсюда не поедет!

– А ты настоящая южанка?

– Конечно.

– Почему же ты мечтаешь о Париже?

– Париж – это другое дело. Там родился дедушка. У нас есть родовое поместье в Мезон-Лафите, там живет дедушкина сестра, и скоро мы поедем ее навестить.

– Вот какая ты патриотка! – насмешливо сказал я.

– Я патриотка! – Щеки ее заалели. – Я за отделение!

– Ну да, Черная Роза отделится, а ты уедешь в Париж.

– Дедушку назначат военным министром. Пока мы никуда не поедем. Дедушка очень хороший генерал. Он выиграл много битв.

– И много проиграл, – сказал я.

– Как ты смеешь так говорить!

– Разве его не победили при Ватерлоо?

– Это победили не его, а Наполеона!

– А разве его там не было?

– Дедушка получил при Ватерлоо две раны!

– Значит, его и победили.

– Ты что, издеваешься?

Потом я разговаривал с Чартером. Я сказал:

– Мистер Чартер, у вас в пожарной команде много воды?

– Достаточно, – сказал он высокомерно.

– Значит, вы много заливаете?

– Что заливаем? – не понял Чартер.

– Ну, всякое. Пожар, например. Или про шпионов с Севера.

– Я вас не понимаю, мистер Аллен,—сказал Чартер.– Вы еще молоды, чтобы говорить со старшими такими загадками.

Я заметил, что Хетти старается нас избегать. Как только мы на галерею, она выбирается из кресла, берет свою палку и хром-хром в гостиную или свою комнату. Моррису это не нравилось. Он стал нервничать. Хетти уходит, он провожает ее взглядом, потом начинает расхаживать по галерее туда-сюда, заглядывает во все двери.

– Что вам не сидится, мистер Аллен? – спрашивает Мари.

– Насиделся в паровозе, – бурчит Моррис.

– Разве вы там сидите? – удивляется Мари.

– Конечно.

– У вас есть стульчик?

– Нет, я сижу прямо на топке.

– Но это, должно быть, очень горячо.

– Конечно, – ляпает Моррис. – Когда прожжешь штаны, совсем не хочется сидеть.

Вот что может сморозить Моррис на галерее.

– Вообще-то я не понимаю, – сказал мне как-то Отис Чепмен, – какие у тебя убеждения?

– Самые убежденные, – заверил я.

– Ну в чем ты убежден?

– Я убежден в том, что завтра в пять утра мне разогревать «Пегаса».

– Это не убеждение, – сказал Чепмен. – Простая необходимость. Ты за Юг или за Север?

– Смотря что ты понимаешь под Югом, смотря что под Севером.

– У меня точное разделение, – сказал Чепмен. – Мой отец подсчитал: если температура года, то есть средняя его температура, выше шестидесяти по Фаренгейту, – это Юг, а если ниже пятидесяти – это Север.

– А что находится между пятьюдесятью и шестьюдесятью? – спросил я.

– Пятьюдесятью и шестьюдесятью? М-м… – Чепмен замялся.

– Между пятьюдесятью и шестьюдесятью по Фаренгейту и зарыты мои убеждения, – сказал я.

– Значит, не нашим и не вашим? – спросил Чепмен.

– А может, и нашим и вашим, – сказал я.

– Такие, как ты, очень опасные люди, – сказал Чепмен.

– А по-моему, такие, как ты.

– Наверное, ты аболиционист.

– А что это такое?

– Сам знаешь прекрасно.

– Ты станешь сенатором, Отис, – сказал я.