Увядание

Я редко вижусь со своими сестрами по мужу. Дженна иногда садится на диванчик рядом с моим креслом и, изредка отвлекаясь от своего романа, застенчиво спрашивает меня, что я читаю. Когда я поворачиваюсь к ней, она вздрагивает, словно в ожидании удара. Но под всей ее робостью что-то скрывается, будто глубоко в ней спрятан ныне сломленный человек, бывший когда-то сильным, храбрым и уверенным в себе. Ее глаза часто застланы мутной пеленой невыплаканных слез. Подолгу мы никогда не разговариваем: одно-два предложения, не больше.

Сесилия жалуется, что в приюте ее не научили толком читать. Засев за столом с книжкой, она то и дело проговаривает какое-нибудь слово по буквам и ждет, пока я произнесу его слитно и, если оно ей незнакомо, объясню, что оно означает. Хотя ей всего тринадцать лет, больше всего она любит читать о беременности и родах.

Удивительно, но при этом Сесилия что-то вроде музыкального вундеркинда. Я иногда слышу, как она играет на клавишной панели в гостиной. Впервые это случилось как-то поздно ночью. Вокруг малютки с огненно-рыжими волосами бушевала вьюга – голограмма проецировалась откуда-то с панели. Но Сесилия, так очарованная фальшивым блеском особняка, играла с закрытыми глазами. Растворившись в музыке, она перестала быть моей сестрой по мужу в платье с крылышками или молодой девушкой, которая вымещает свое раздражение на ни в чем не повинных слугах, швыряя в них ножи и вилки; она превратилась в какое-то неземное создание. Не было внутри ее никакой часовой бомбы – ни малейшего намека на то, что убьет ее уже через несколько лет.

При свете дня она играет куда более небрежно, так, ради забавы, даже не утруждая себя извлечением из клавиш связной мелодии. Панель не будет работать, если не вставить в нее один из сотни слайдов с голограммами. Они сопровождают музыку, имитируя бурные реки, стайки светлячков на фоне ночного неба или все цвета радуги, быстро сменяющие друг друга. Я ни разу не видела, чтобы она дважды использовала одну и ту же голограмму, хотя она на них даже не смотрит.

В гостиной есть все возможности для создания зрительных иллюзий. Одно нажатие кнопки, и телевидение переносит вас на горный склон, каток или ипподром. Пульты дистанционного управления, штурвалы, лыжи, целая коллекция разнообразных устройств помогают воссоздавать реальность. Интересно, вырос ли мой муж в окружении таких приборов, запертый в этом доме-муравейнике, не имеющий другого выбора, кроме как полагаться на обман зрения, чтобы узнать о реальном мире? Как только я осталась в гостиной одна, решила попробовать себя в рыбалке. Мне повезло гораздо больше, чем в тот раз, когда я рыбачила по-настоящему.

Я подолгу брожу одна по коридорам нашего этажа. Осмотрела каждый их уголок от комнаты Роуз и до библиотеки. Внимательно изучила вентиляционные отверстия – все они расположены на потолке и плотно закрыты сеткой, а желоба для спуска грязной одежды в прачечную настолько узкие, что в них не пролезет ничего крупнее небольшой пачки белья. Единственное окно на этаже, которое можно открыть, находится в спальне Роуз, но она никогда оттуда не выходит.

Камин в библиотеке ненастоящий. В нем, потрескивая, горит не огонь, а его копия, холодная и неживая. Нет и дымохода, воздуху и тому не выбраться отсюда.

Лестниц тоже нет. Я не обнаружила даже наглухо запертых аварийных выходов, простучав стены, отодвинув все до одной книжные полки и заглянув под все шкафы. Неужели наш этаж – единственное место в доме, из которого невозможно попасть на лестницу? Выходит, если начнется пожар и отключатся лифты, все жены Линдена поджарятся до хрустящей корочки. Ведь заменить нас проще простого! Долго он колебался, прежде чем решить судьбу девушек из того фургона?

Странно все это. А как же Роуз, которую так безумно любит Линден? Разве ее жизнь ему не дорога? Видимо, нет. Наверное, даже первым и любимым женам найти замену нетрудно.

Пробую зайти в лифт, нажимаю на кнопки, но без специальной магнитной карточки у меня ничего не выходит. Пытаюсь раздвинуть двери лифта руками, затем помогаю себе носком туфли. Стараюсь изо всех сил, твержу себе, что сейчас пожар и моя жизнь зависит от того, смогу ли я попасть в лифт. Двери не поддаются. Переворачиваю свою комнату вверх дном, наконец нахожу в гардеробной зонт и бегу обратно к лифту. У меня получается просунуть верхушку зонта между металлическими дверцами лифта и немного их раздвинуть, достаточно, чтобы поставить между ними ногу. И вот – ура! – двери лифта открываются.

Меня едва не сбивает с ног спертый воздух, вырывающийся из лифтовой шахты. Заглядываю внутрь. Внизу и вверху кромешная темнота. Осматриваю кабели. Им не видно конца. Не могу понять, сколько здесь этажей. Протянув руку, касаюсь одного из свисающих кабелей и крепко за него ухватываюсь. Можно попробовать забраться по нему вверх, как по канату, или, держась за него, соскользнуть вниз, до первого этажа. Ничего, если получится спуститься только на один этаж, может, мне повезет, и я найду незапертое окно или смогу пробраться на лестницу.