Одна стена помещения была полностью закрыта стеллажом с книгами и папками — только это свидетельствовало о профессии хозяина. Все остальное — небольшой письменный стол, объединенный с раскладной лежанкой, телевизор, компьютер и звуковая аппаратура, колонки в каждом углу, плакаты всех серий «Звездных войн» на стенах и дизайнерская кофе-машина на почетном месте в кухонном углу — все это были игрушки взрослого мальчишки, проживающего в одиночку.
— Кофе хочешь? — спросил Венцель, указывая на экспрессо.
Шацкий кивнул. Он подумал, что хозяин мог бы, по крайней мере, ради формальности, предложить переход на «ты», хотя они были плюс-минус ровесниками и работали в одной профессии. Пока Венцель крутился возле кофе-машины, прокурор размышлял, то ли вначале рассказать историку про дело, то ли о том, что его уже вычислили. Выбрал первое.
Он тщательно сообщил о ходе терапии, описал потенциальных убийц: Рудского, Ярчик, Каима, Квятковскую; кратко изложил разговор с Врубелем, который предложил ему искать недостающего человека; он рассказал про «счастливые» номера Теляка, про газеты и про странное убийство Камиля Сосновского, о котором в полицейских архивах не осталось и следа; о беседе с капитаном Мамцажем и картотеке, вычищенной департаментом «D», о котором Подольский не желал говорить.
Венцель какое-то время молчал, а потом расхохотался.
— Как по мне, так ты уже все знаешь, — сказал он. — Нужно лишь объединить факты.
— Умоляю, только без загадок.
— Этот Сосновский, в ванне, с перерезанным горлом, со связанными вместе руками и ногами. Ты наверняка знаешь, кого еще связали точно таким же образом в восьмидесятых годах, только несколькими годами ранее. Все знают.
— О Боже!
— Тепло.
— Ксёндз Ежи.[127]
— Вот именно.
— Хочешь сказать, что Сосновского убила гэбня? Зачем?
Венцель пожал плечами.
— Либо затем, чтобы заставить его стариков умерить свою деятельность, либо просто ошиблись. Такие вещи случались. Я вкратце расскажу, кому ты наступил на мозоль, чтобы ты понимал, о чем речь. Схему их организации ты более-менее знаешь. Департамент III занимался оппозицией, департамент IV — церковью, затем наблюдение за фигурантами, выработка личных источников информации, центральная картотека, система папок и так далее…
Шацкий кивнул.
— Народ считает, будто бы это была подобной милицейской бюрократия, ну а эсбеки походили на поручика, которого Ковалевский играл в «Контролируемых разговорах», такие себе неуклюжие функционеры, собирающие никому не нужные данные. Кстати, Барею я терпеть не могу. А Хенчиньского[128]
за эти разговоры тоже не люблю.— Потому что?
— Потому что все это ложь. Ложь, которая к тому же на руку всем тем сволочам. И которое им на руку все время. Ложь, из-за которой люди поверили будто бы ПНР — то была такая чудаковатая страна, где, возможно, и не было легко, но, по крайней мере, смешно, так все замечательно веселились.
— А разве немного было не так? — Шацкий лично просто обожал фильмы Бареи.
Историк вздохнул и глянул на гостя так, словно собирался покинуть дом.
— Спроси у Камиля Сосновского. Ты и вправду считаешь, будто бы это единственная жертва? Да почему же, черт подери, никто не желает понять, чем была ПНР! Так вот, это была тоталитарная система, основанная на репрессиях и угнетении граждан посредством самых различных средств, где наибольшее право голоса имел — как бы патетически это не прозвучало — аппарат террора, то есть присутствующие повсюду, следящие практически за каждым и в любой момент готовые отреагировать службы! Курва, — Венцель явно завелся, — неужто ты не понимаешь, что они все время желают, чтобы ты верил в «Мишку» и «Брюнета вечерней порой»? Ничего удивительного. Ведь там ничего не говорится про тюрьмы, несчастные случаи и исчезновения людей. Нет Третьего отдела, шантажа, продажных тварей. Нет там и Департамента «D».
— Извини, — сдался Шацкий. — В восемьдесят девятом году мне было всего семнадцать лет.
— А мне было восемнадцать. Так что с того? Разве это освобождает тебя от знания истории? Разве позволяет свести твое детство и жизнь твоих стариков к «последней сосисочке»?[129]
Поздравляю можешь купить полкило сарделек и положи на могилу Куроня.[130] Пускай посмеется.— Изо всех сил извиняюсь, — процедил Шацкий, — только я не работаю в ИНП. Не узнаю ежедневно про гэбистские преступления. А когда прихожу, чтобы узнать, так вместо того, чтобы получить информацию, меня посылают нахуй. Хочешь, чтобы я ушел, так и скажи. Не хочешь — расскажи, что знаешь. Остальным можешь заткнуться.
Венцель сморщил брови и прошелся рукой по волосам.