Увязнуть в паутине (ЛП)

— Понятно. Но если бы вам нужно было назвать одного человека, кто бы это был? Доверьтесь интуиции. Я спрашиваю просто так, наверняка это не будет иметь никаких последствий. Ведь вы же наблюдали за этими людьми два дня практически беспрерывно.

Барбара Ярчик поправила очки. Она сидела, не двигаясь и не глядя на Шацкого, но в какую-то точку на стене у того за спиной. Наконец, не поворачивая головы, сказала:

— На сессии пан Эузебий играл роль сына пана Хенрика. И этот сын, во всяком случае, в исполнении пана Эузебия, бул ужасно печальным, но было видно и то, насколько он чувствует себя отцом обиженным. И вот мне подумалось, быть может, это он, чтобы отомстить отцу, ну, вы понимаете. Потому что не было у него любви, и вообще…

Лишь теперь она поглядела на Шацкого, который ничего из ее слов не мог понять. Взрослый мужик должен был убить другого мужика, поскольку во время терапии играл его сына, который был недостаточно любимым? Что за чушь!

— Понятно, — сказал он. — Я вам весьма благодарен.

Перед тем, как подписать протокол, Ярчик его внимательно прочитала. Пару раз скривилась, но ничего не сказала. Они попрощались, Шацкий предупредил, что наверняка еще вызовет ее. Возможно, даже несколько раз. Женщина уже стояла в двери, когда в голову хозяина кабинета пришел еще один вопрос:

— А что вы почувствовали, когда обнаружили его?

— Сначала я была перепугана, вид был ужасный. Но когда успокоилась, то почувствовала какое-то облегчение.

— Облегчение?

— Только не поймите меня неправильно. Пан Хенрик много рассказывал нам о себе, о своем семействе, и я… — нервно сплела она пальцы в поиске нужных слов, я никогда еще не встречала столь несчастного человека. И вот я подумала, быть может, кто-то оказал ему услугу, потому что, честное слово, нет, видно, миров, где пану Хенрику могло быть хуже, чем здесь.

Эузебий Каим, родившийся 14 июля 1965 года, проживающий в Варшаве на ул. Мехоффера, образование среднее, работающий директором отделения в фирме «ЭйчКью Маркетинг Польска».

По мнению Олега, богатый, наглый и черт знает чего делающий на психотерапии. Шацкий это мнение разделял. Изысканный костюм прокурора по сравнению с костюмом прибывшего выглядел тряпкой из индийского сэконд-хенда. Шацкий был способен это оценить, и он почувствовал укол зависти, когда Каим уселся напротив него. Сам он не сможет позволить себе подобный гардероб.

Каим был не только превосходно одет. Еще он был мускулистым и загорелым, как будто бы последние три недели он только лишь бегал и играл в теннис на критских пляжах. Шацкий, несмотря на свой плоский живот и регулярные посещения бассейна, почувствовал себя бледным и бесхребетным, словно червяк. Его эго чуточку поправила мысль, что это он здесь представитель власти, а этот вот красавчик может оказаться убийцей.

Приятным, мужественным голосом, конкретно и по делу, без экзальтации, но и не пропуская подробностей, Каим дал свои показания. Сцену у трупа он запомнил так же, как и Ярчик, но Шацкого интересовало кое-что иное.

— Каким человеком, по вашему мнению, был Хенрик Теляк? — спросил он.

— Несчастным, — ни секунды не колеблясь, ответил Каим. — Очень несчастным. Я понимаю, что не у каждого жизнь складывается удачно, но ему не везло исключительно. Вам наверняка известно, что его дочка совершила самоубийство.

Шацкий подтвердил это.

— А вам известно, что у его сына больное сердце?

Тут Шацкий отрицательно покачал головой.

— Об этом узнали через полгода после похорон Каси. Их дочки. Ужасно. Меня самого трясет, как только я об этом подумаю. У меня самого есть сын, в том же возрасте, и мне делается плохо, когда представляю, что мы хотим забрать результаты банальных обследований, и тут врач говорит, что результаты какие-то странные, что их следовало бы повторить. А потом… сами понимаете.

— А как, собственно, выглядела та психодрама, в которой вы играли роль сына Теляка?

— Трудно назвать это психодрамой, это нечто более глубокое, необъяснимое. Магия. Пан Чарек наверняка пояснит вам теорию, я не смогу. Первый раз я участвовал в расстановке и, — подыскивал он подходящее определение, — это переживание на грани потери сознания. Когда пан Теляк расставил всех, я сразу же почувствовал себя плохо. Очень плохо. И чем дольше я там стоял, тем хуже мне становилось, тем меньше я чувствовал себя собой. Ну ладно, пан уже глядит на меня, как на стукнутого, тем не менее, закончу. Я не сколько притворялся, будто бы являюсь Бартеком, сколько на самом деле им становился. Только не расспрашивайте меня, как такое возможно.

Шацкий подумал, что если всех должен будет обследовать эксперт, государственная казна потратит бешеные деньги.

— Раньше именно вы были героем расстановки, — произнес он.