На конце языка у Шацкого уже вертелось, что пациентов в психиатрических больницах следует лечить индивидуально, а не хранить группами, но вспомнил лишь о том, что, если со вчерашнего дня ничего не поменялось, то прокуратура не страдает от избыточного трудоустройства.
Не отвлекаясь, терапевт просмотрел запись. Несколько раз что-то записывал. Потом перемотал на момент, в котором Квятковская и Каим приближаются к стульям, символизирующим родителей Теляка, Ярчик устраивает истерику, а сам Теляк с искаженным болью лицом всматривается в пространство. Тут он воспроизведение остановил.
— Можете спрашивать, — предложил он, повернувшись к прокурору.
— Почему вы остановили именно на этом моменте?
— Сначала вступительная игра, потом оргазм, — покачал головой терапевт.
Шацкий чуть автоматически не сообщил при этом: «Пан говорит точь в точь как моя жена», но в последний момент сдержался. Он ведь был на работе.
— Прежде всего, мне бы хотелось знать, была ли данная терапевтическая сессия проведена по всем канонам.
Врубель откинулся на стуле и сплел руки за головой.
— Видите ли, с ars therapeutica немного так же, как и с ars amandi.[74]
Тут нет никакого надежного способа, чтобы любую женщину за три минуты довести до оргазма, равно как нет одной-единственной позиции, которая бы всем подходила.— Вообще-то я пытаюсь избежать вашей поэтики, — Шацкого все это начинало уже бесить, — но, тем не менее, спрошу: это был секс или насилие?
— Ну, наверняка не насилие, — ответил на это Врубель. — Секс смелый, но… такой, без кожаных одеяний и полицейских фуражек. Видите ли, согласно теории в терапии установок должно принимать участие больше человек. Я могу дать вам на время диск с записью установок, проводимых самим Хеллингером. Зал полный, кроме пациентов много публики. Всегда хватает народу, чтобы установить какого-нибудь троюродного братца или любовника жены. Но то, что сделал пан Рудский — замена стульями родителей пациента в тот момент, когда у них уже нет ролей, которые необходимо сыграть — допустимо. Иногда так на самом деле и поступают, когда не хватает заместителей.
— Здесь с самого начала было сего четыре человека, — заметил Шацкий. — Разве этого не мало? Известно ведь, что у каждого имеются родственники, собственная семья, дедушки-бабушки. Наверное, трудно работать в столь малой группе?
— Возможно трудно, но в чем-то я Рудского понимаю. Я и сам не слишком люблю все те оргии, иногда там только животных не хватает. Больше всего мне нравится забавляться в группах человек по десять. Рудский пошел еще дальше. О'кей, даже любопытный такой эксперимент. И из того, что вижу, поле действует, причем очень даже неплохо. Этого пан отрицать не может.
Шацкий и не отрицал.
— Кроме того, пан должен понимать, что доктор Цезарий Рудский не новичок. Возможно, он и не так известен, как Эйхельбергер[75]
или Тот-Имени-Кого-Уже-Нельзя-Называть, но в профессиональной среде это фигура важная. Неоднократно он экспериментировал с терапиями, которые казались такими же неодолимыми, как половое влечение у шестнадцатилетнего подростка, и часто получал удивительнейшие результаты.— Выходит, по вашему мнению, он никаких ошибок не совершил?
Еремияш Врубель чмокнул, сморщился и почесал себя за ухом. Шацкий подумал, что вот если бы сейчас сделать с него фотку и выслать организаторам выставки породистых котов, его наверняка бы приняли для конкурсного отбора.
— Как мне кажется, имеется одна серьезная имеется, — сказал он наконец. — То есть, понимаете ли, лично я бы сделал не так. Но, возможно, у коллеги Рудского имелись какие-то другие планы. Он посчитал, что все сделает под конец.
— А конкретней?
— Ну да, извините. Когда выяснилась проблема с родителями пациента, прежде чем вводить в расстановку его нынешнюю семью, следовало, как мне кажется, ввести разрешающие предложения. Из-за того, что все это осталось в подвешенном состоянии, продолжение должно было стать невероятно трудным. Если бы был наведен порядок в исходной семье, семье происхождения, если бы пациент почувствовал мгновенное облегчение, вызванное согласием с родителями, если бы с того момента чувствовал, что ничего в их отношении не должен — в последующую часть терапии он вступил бы более сильным. Мало того — я уверен, что и остальные участники почувствовали бы себя лучше, и эти чудовищные сцены просто не случились бы.
Шацкий неожиданно почувствовал пустоту в голове. Он сидел, глядел на Врубеля и в этом состоянии был способен думать только об одном: ничего, снова ничего, никакого продвижения. Все играет, все в порядке, все сходится. Один только труп на полу с торчащим из глаза вертелом как-то со всем этим не лепится.
— А эмоции действуют после завершения расстановки? — спросил он в конце концов.
— То есть? — не понял Врубель вопроса.
— Если пани Икс в ходе расстановки представляет собой страстную любовницу пана Игрек и после сессии встретит его в холле гостиницы, то отправится ли она с ним в постель?
Врач надолго задумался.