Увидеть больше

Ворочает камни, кипит, с течением не совладать,
Не переправиться, не переплыть — верная смерть.

Строки эти заставили исследователей вспомнить известную талмудическую легенду о реке Самбатион (или Саббатион), которую невозможно было перейти в обычные дни, она затихала лишь по субботам, когда евреи не вправе были ничего предпринимать. В дошедших фрагментах нет прямых упоминаний о субботе и религиозных запретах, но герои поэмы, как можно понять, ощущают себя обреченными оставаться в местах, для них чуждых.

Течение неумолимо, как время, бесполезно сопротивляться.
Не вернуться, не двинуться дальше — как мы попали сюда?
Заблудились, забыли дорогу, забываем сами себя.
Что там, на другом берегу, нам никогда не узнать.

Легенды не уточняют подробностей, нигде, например, не говорится, был ли обитаем другой берег Саббатиона. Если поток иногда затихал, что мешало перейти его с той стороны тем, для кого запретов не существовало, хотя бы для того, чтобы поживиться, пограбить, просто полюбопытствовать? Некоторые места поэмы позволяют предположить, что герои задумываются о такой возможности. Кто-то из них, как можно понять, готов даже нарушить запрет:

Надо искать дорогу, здесь будущее закрыто.
Мы сами себя запираем, придумываем запреты.

Другие на это им отвечают:

Не ищи пути через бездну. Ушедшие не вернутся,
Забудут прежний язык, переменится память.

Здесь уже начинаются неясности. Как понимать слово «бездна»? Идет ли речь о неизбежной физической смерти в потоке («неумолимом, как время»)? Или речь идет о смерти духовной, когда народ или племя, пренебрегая запретом, утратит прежнюю память? Немного дальше возникают, пожалуй, самые загадочные строки поэмы:

Там, под сводами темной [nahpela?], открывается выход в мир,
Где покоились наши [onimas?], когда мы еще не родились.

Оставшиеся непереведенными или не растолкованными слова в квадратных скобках вызывают действительно немало вопросов. Слово «нахпела», предполагают некоторые толкователи, на самом деле следует читать как искаженное еврейское «махпела» — так называлась легендарная пещера, где были захоронены библейские предки, начиная с Адама. Кто-то вспоминал другую апокрифическую легенду — о подземном пути, который ведет на родину: не туда ли открывается выход через пещеру, не этот ли путь кажется другим «бездной»?

Толковать темные места можно как угодно, остановимся на самом убедительном. Созвучие другого непереведенного, с вопросительным знаком, слова с греческим anima позволяет думать, что речь здесь идет не о покоящихся в пещере предках, а скорей о душах, которые до рождения жили где-то в другом мире. Такое представление, как известно, ближе к греческой философии, нежели к иудейской религии.

В одном из дальнейших фрагментов уже определенно описывается пещера, в которой, видимо, побывал кто-то из рассказчиков.

Свет засиял за спиной. Страх не давал обернуться.
Каменный свод впереди растворился, исчез, стал прозрачным,
Голоса или музыка, не переводимые на словесный язык,
Говорили: смотри и вникай, здесь открыты врата
В мир другой, несомненной, утраченной, подлинной жизни.

Возникающие дальше образы не могут не вызвать в памяти другую легендарную пещеру — знаменитую пещеру Платона. В ней, как известно, за спинами неподвижно сидящих людей сиял источник света, передвигались, как над ширмой кукольника, фигуры — зрители могли видеть лишь их тени на своде или стене перед собой. Тени эти, согласно Платону, и были для них реальностью, о другой они могли только догадываться. Философ уточняет, что обитатели пещеры, то есть мы, люди, от рождения лишены возможности обернуться к источнику света. Лишила ли их такой возможности неназванная сила? Нет, люди не хотят этого сами, они боятся, что сияние подлинного мира, мира идей, окажется слишком болезненным для их неприспособленных глаз или душ. Заглянуть в него способны лишь немногие, философы, остальные довольствуются смутными образами. (Становятся, между прочим, понятны некоторые загадочные вне контекста выражения, которые можно встретить в поэме: «тень опередила его», «тень его надломилась» и некоторые другие.)