Увидеть Хозяина

– Все верно. Здравствуй, Ени, много о тебе наслышан. Это вот Юло, он наш, системный чувак, со мной с Земли приехал. – Манихей похлопал своего приятеля по плечу. – А вот это – Майк. Это его надо вписать.

Ени перевела на меня глаза – всего на секунду – и тут же снова повернулась к Манихею.

– Его? – в ее голосе слышалось сомнение, и я ее понимал: вид у меня был совершенно не "системный".

– Его-его! – Манихей возбужденно взмахнул рукой, показывая на меня. – Тут вот какое дело: он же Рыцарь Света, Воитель Против Сатаны!

Публика к этому моменту уже очень шумела, разговаривая в голос, а темнокожий гитарист на сцене, всего метрах в двух от Ени, склонившись к грифу своего инструмента, стремительным перебором вызывал из его тела пронзительные, торопливо скачущие звуки, так что Манихею пришлось произнести эти слова довольно громко.

Действие его пояснения было совершенно неожиданным. Девушка буквально впилась распахнувшимися огромными глазами мне в лицо и сидела так, не сводя с меня завораживающего своей малоподвижностью взгляда, добрую четверть минуты. Я почувствовал себя неловко, засуетился и отвел взгляд, вдруг сообразив, что я пытаюсь ответить ей таким же пристальным взглядом и что в моем исполнении такой взгляд может привести к невольному психократическому нажиму, которого я вовсе не добивался.

– Воитель Против Сатаны, – медленно повторила девушка наконец. – А знак у тебя есть, Рыцарь?

Я поднял ладанку и на несколько секунд выкатил на ладонь хрустальный шар, живо поблескивавший переливами розового и желтого. Потом поднес его к лицу Ени, для чего мне пришлось тянуться через столик. Шар засветился еще ярче. Нет, это не было оранжевое сияние, которое я видел прежде у тех, кто к нам присоединялся. Тут было что-то другое. Шар словно отразил в себе маленькую теплую свечку, мимолетно сверкнувшую в ответ в темных глазах Ени неожиданно холодным бликом. Она не смотрела на шар, продолжая упорно глядеть на меня. Я смущенно убрал шар в оправу и отпустил, позволив ладанке закачаться на кожаном шнурке.

Вдруг Ени отвела взгляд и повернула голову влево, к сцене: там под приветственные крики из зала появились новые лица. Полуобернувшись мельком, Ени сказала лично мне:

– Смотри! Это Тетра.

И в ту секунду, когда я перевел глаза в направлении сцены, в зале грянул Голос.

Тетра была молода: вряд ли ей было больше тридцати. На ней были только короткие белые шорты и белая майка, оставлявшая открытыми живот и плечи, да еще белые высокие гольфы и тяжелые черные солдатские ботинки, но в «Атавистик Шато» трудно было кого-то удивить таким видом. Была она, пожалуй, мулатка, а может – квартеронка: у нее были африканские черты лица, но довольно светлая кожа и прямые, шоколадного цвета волосы.

Я никогда не слышал таких голосов – ни до, ни после. Из того, что я знал в своем далеком прошлом, в ней было что-то и от сокрушающей мощи певиц черного Юга, и от вкрадчивой, ленивой манеры роскошных див из прокуренных клубов богатого Севера, и от открытого, страшного, беззащитного плача на деревенских погостах холодного Востока. Но, соединенное вместе, все это давало неожиданно интимный, искренний и завораживающий эффект, который мне было не с чем сравнить. Тетра пела на тоскалузском, который был так похож на английский, и в нечетных коротких строках ее песни я уловил древний, как ржавая сталь, и такой же леденящий стержень, столь близкий тому, что я умел и любил играть на родине. Кроме гитариста в белой жилетке и возникшего за спиной Тетры длинного, тощего, сутулого блондина-контрабасиста, на сцене никого не было, но там были барабаны, почти такие же, как у меня в Москве или как в институтском клубе в Белграде, и я, ни секунды больше не сомневаясь, поднялся со своего места, протиснулся за спинами сидевших (невольно положив руку на плечо Ени – кожа ее шеи была теплая и свежая, меня это ощущение толкнуло, как неожиданный звонок в ночи), поднялся на сцену, подобрал лежавшие наготове палки, сел за барабаны и, поймав ритм к началу следующего куплета, заиграл.

Дальше я ничего не помню.

Мы играли, наверное, минут сорок, сорок пять. Я был мокрый, как будто нырял в одежде. Когда мы закончили – все, кто сидел, теперь стояли, плотно сгрудившись у сцены – я встал из-за барабанов, Тетра подошла ко мне и поцеловала, а когда она исчезла за сценой – у меня в руке осталась сложенная вчетверо бумажка, которая мгновенно промокла, и я, шлепнув в знак музыкантского привета по протянутым ко мне – пальцами вверх – ладоням гитариста Бадди и басиста Дана, пошатываясь, спустился в зал, где меня хлопали по плечам и тормошили, и Ени подала мне высокий стакан с пивом, который с трудом пронесла сквозь толпу от бара.