Увидеть Хозяина

– Всю мою жизнь, и всю мою прежнюю жизнь, и все мои другие прежние жизни, до того, самого первого, кто носил имя Клови-учитель шесть веков назад, я готовился к этой встрече. И все же, вероятно, готовился недостаточно. Не скрою, Хозяин страшен. Рядом с ним сразу понимаешь, что он – иной, что он древен и страшен, как смерть, и что силы одного человека, даже если он Клови-учитель, за которым – опыт шести веков… силы эти недостаточны даже для того, чтобы спокойно выносить его присутствие. Не скрою, мне потребовались все мои силы, которые пока очень скромны, только для того, чтобы не склониться перед ним.

Клови-учитель быстрым движением сбросил капюшон. Я услышал, как изумленно вздохнул Святослав. Признаться, и мне непросто было не выглядеть уж слишком пораженным: Клови-учителю было лет двенадцать, не больше. Лицо его было совсем детским, но впалые щеки и глубина огромных черных глаз делали его старше. Длинные, густые черные волосы, схваченные надо лбом скромной зеленой лентой, обрамляли его лицо.

– Сатана, которого вы именуете Хозяин, – продолжал Клови-учитель, – говорил со мной, причем на моем родном языке. Он сказал, что мне выпала огромная милость, потому что он следил за мной и за всеми моими благородными предшественниками, и он уверен, что мы, последователи Света, именно те, кто поможет ему.

Мальчик помолчал, глядя на свечу над головой Фродо. Огоньки подвижно плясали в его черных глазах. Когда он снова заговорил, он продолжал рассказывать очень тихо, но уже не шепотом – он перестал скрывать, насколько детский у него голос.

– Он сказал мне то, о чем я и так знал – ну, или догадывался. Он считает, что люди, пришедшие с Доброглаза – их в теперь в обитаемом мире больше всех, целых сто тысяч тысяч тысяч – впали в гордыню и мешают ему установить во всем мире справедливое правление и тихое благоденствие, к которому он так стремится тысячи лет. Он пытается сдержать распространение по обитаемому миру людей с Доброглаза. Доброглаз, – пояснил Клови-учитель, видя наше замешательство, – это наше название той звезды, откуда родом ваши предки. Вы именуете ее Солнце. – Это последнее слово он произнес на линке, а не на своем языке. – Он уверял меня, что ему ненавистно насилие, что он не терпит крови и не собирается ее проливать. Он нашел какое-то средство, которое якобы выше моего понимания, и поэтому он не станет рассказывать мне подробности. Но он знает, что я и вообще последователи Света – за свободную жизнь каждого хелианина, а значит, как считает Сатана, то есть Хозяин – против вас, людей с иных миров. Он сказал мне, что это именно он делает так, чтобы последователей Света не притесняли в королевствах Севера, и что я должен быть благодарен ему за это; иначе, сказал он мне, наши братья гнили бы в темницах, как четыреста лет назад при Амаоре Глухом. И еще сказал он, что, раз мы против распространения в наших краях людей с иных миров, мы с ним боремся за единую цель, и поэтому он решил оказать мне великую честь и доверить мне взять на сохранение кое-что, что крайне важно для него в его неустанных трудах. Если я сохраню это нетронутым, я помогу ему одержать крупнейшую победу, которая положит начало обузданию гордыни и прекращению расползания страшной заразы по всей Галактике.

Это последнее слово было вновь произнесено на линке.

– Я знал, что Сатана пытается опереться на тех, чьи предки не вышли с Доброглаза, а родились на своих мирах, – пояснил Клови-учитель. – Я знаю, что среди его слуг есть хелиане и есть астлины. Мне сообщили, что против вас здесь, в Алеума, он использовал наемные тела бойцов-астлинов. Но ведь среди его слуг множество тех, кого вы называете террагенами – потомков выходцев с Доброголаза. Вообще, я должен сказать вам, убежденность Сатаны в том, что мы против людей с иных миров – его очередной обман, но обманывает он сам себя. Никто не противен нам более, чем сам он, и в этом противостоянии мои братья – на вашей стороне.

Клови-учитель наклонил голову, разглядывая извлеченную из-под плаща золотую пластинку.

– Он дал мне вот это, – проронил он наконец.

Тонкая, затянутая в замшу рука мальчика передала мне увесистый золотой прямоугольник, размером с рублевую бумажку моего детства. Гладкая, почти зеркальная поверхность прямоугольника была нарушена только в двух местах: на одной ее стороне в верхнем правом углу была то ли вырезана, то ли вдавлена маленькая пентакратия, а на другой прямо в середине изображены то ли буквы, то ли руны, напомнившие мне то ли кириллическое, то ли латинское, но в любом случае непонятное СТРТ.

Я передал золотую пластинку дальше по рукам. Дольше всех ее рассматривал Фродо; когда он вернул мне тяжелый, тускло блестящий в сумраке знак, руки его дрожали.