Увидеть Мензоберранзан и умереть

— Ваш супруг позволил заключить себя в кольцо защиты, не дающему применять магию на то время, пока полностью не пересыплется песок в часах. Он согласился на все условия, отдав свои клинки моей страже. Лорд Дорган заверил меня, что не имеет никакого отношения к вашему пению. Единственным его условием было, чтобы ему дали возможность услышать его. Я позволил себе смелость, ваша светлость, позволить ему это, ибо то, что он будет слышать, есть обратная связь, никак не влияющая на выступление перед вами мистрис Ники. Ваша светлость не возражает против моего решения?

— Но уверены ли вы, Руфус, что темный эльф, не сможет, и в этом случае, повлиять на свою жену магией?

— Сейчас он находиться в подземелье вашего дворца, а вы знаете, насколько массивны его стены. Кроме того, вокруг него я начертил три круга пентаграмм. Первая пентаграмма — обездвиживает дроу, вторая не пропустит его магию, если он вознамериться применить ее силою своей воли, третья запирает первые две. Его кресло поставлено в центре круга в котором изображены древние знаки, призванные держать в заключение демона тьмы.

Ника стояла с вытянутым лицом. Зачем Дорган согласился на подобное? Из-за нее? Но ведь ей-то меньше всего хочется участвовать в этом состязании, а если и появилось мимолетное желание, то лишь потому, что очень хотелось надавать по носу Джеромо. Но уж это точно не стоит того, чтобы Дорган подвергался подобному риску.

— Теперь вы можете петь герцогу, мистрис — повернувшись к ней, учтиво поклонился маг.

Отдав поклон герцогу, Ника отошла от трона с замкнутым лицом и невеселыми мыслями. Она была подавлена.

— Что произошло? — заволновалась Ивэ, когда она присоединилась к ним. Борг и Харальд с тревогой ожидали ее ответа, вопрошающе глядя на нее.

— О чем это вы там шептались с герцогом и магом? — пробубнил Борг, видя как стоящие позади, придвинулись к ним вплотную, изо всех сил прислушиваясь.

— Дорган… Он согласился на заключение в пентаграмме Обездвижения и на то, чтобы на какое-то время лишиться своей магии… — прошептала Ника.

— Что?! — тихо вскрикнула Ивэ, а Харальд и Борг тут же начали пробираться к выходу.

— Как ты могла позволить свершиться подобному — прошипела Ивэ, сверкнув глазами — Это ты во всем виновата…

Ее перебил, громкий голос глашатая, торжественно объявляющий выход Джеромо Прекрасноголосого. Зал взорвался аплодисментами и восторженными выкриками. Публика дождалась выступления своего любимца. Взяв первые аккорды на своей, инкрустированной серебром по темному дереву, лютне, он тут же завладел вниманием слушателей. Зал стих внимая ему, а Ника поняла, что шансов, против него, у нее никаких. Он пел, и его голос лился легко, свободно. И если на деревенской свадьбе он больше дурачился, то сейчас его талант проявил себя во всем своем великолепии. Его песня длилась ровно столько, чтобы увлечь ею слушателя, не утомив его. Он пел с удовольствием, щедро делясь этим удовольствием со слушателями. Ника, обернулась к Ивэ, чтобы услышать слова поддержки, которая как никогда нужна была ей сейчас, но обнаружила, что ее, как Борга и Харальда рядом нет. Друзья Доргана не задумываясь поспешили к нему на помощь, оставив ее в одиночестве. Так в придачу к своей неуверенности, Ника испытала острое чувство вины. А вдруг с Дорганом, уже что-то случилось? Отчаяние и беспомощность придавили ее, как и неминуемый позор, приближавшегося, провала. И не было ничего на чтобы ей можно было опереться, уцепиться, чтобы выкарабкаться из засасывающего ее болота уныния и обреченности. Джеромо Прекрасноголосый еще пел, а Ника была уже побеждена. Вот он взял последний аккорд, и чуть понизив голос, закончил песню, оставляя затухать ее последний мягкий резонирующий ее звук. Зал зааплодировал. Отовсюду летели восхищенные выкрики: «Джеромо!», «Ты само совершенство!», «Никто не сравнится с тобой, Прекрасноголосый!». А Ника отчего-то подумалось: почему Джеромо вдруг испугался ее, почему всеми доступными способами, попытался не допустить ее к этим состязаниям? Выходит, он не так уж уверен в себе и именно в ней видит, равного себе, соперника. Он слышал ее пение на деревенской свадьбе. Значит, есть в ее исполнении, что-то, что тревожит его и что дало повод герцогу пригласить ее к себе. Джеромо, опустив лютню и, прижав руку к сердцу, раскланивался перед герцогом и его свитой. Когда его пение потеряло над Никой власть, ее мысли приняли другое направление. Конечно, Прекрасноголосый пел совершенно и все же, чего-то в его, мастерски отточенном, пение не доставало. Слушая его, все понимали, что перед ними мастер и наслаждались его сильным голосом, но впечатление от него быстро проходило.