Увидеть Париж

— Мне это не нравится, — говорит Крэйг. — Что смешного, Сантерр?

Я смеюсь, потому что понимаю, что вот сейчас, кажется, мы будем пробивать кордон угнанным автомобилем, то есть выбираться из Восточной Европы так, как это делают засветившиеся резиденты в старом кино, но не слишком ли поздно попадать в шпионский фильм?

И фигуры вырастают на дороге, у нас на пути, те, что и должны вырасти, с оружием в руках. В нормальное время мы бы остановились. Документы у нас обоих в порядке. Дипломатическая неприкосновенность.

— Не останавливайтесь, — говорит Крэйг.

— Не собираюсь, — я выжимаю педаль изо всех сил. — Мы едем домой, Роберт, понятно? Мы едем домой!

Это просто силуэты, безликое зло, преградившее дорогу, и непонятно, чего они хотят, ведь границы больше нет.

Вслед раздаются хлопки. Только бы не пробили шину. Их слишком много.

— Ну сейчас-то, Боже правый, зачем? — беспомощно говорит Крэйг. Машину кидает на ухабе. Крэйг открывает окно.

— Осторожнее!

Он высовывается. С чего бы им за нами гнаться, неужто в эту ночь им не хватает забот?

От выстрела разлетается заднее стекло. Глухо отвечает пистолет Крэйга.

Я пригибаюсь, грудью почти ложусь на руль. Здесь уже ничего нет, возможно, дома меня ждет темнота куда глуше, но я все равно должен успеть.

Хлопки прекращаются, уносится назад пейзаж, поставленный на быструю перемотку.

— Ф-фу, — говорю я американцу. — Мы в Польше.

Он развалился на сиденье рядом со мной. Нехорошо как-то развалился. Сосредоточенно смотрит перед собой и часто дышит. Пуля вошла ему в спину сбоку и застряла в левой руке. Я расстегиваю ему пальто и осматриваю рану. Выглядит страшно. Не знаю, смертельно ли. Если бы поблизости была хоть одна больница. Хоть один — как они это называют — чертов фельдшерский пункт. Но в округе даже домов нет. Только лес и снег.

Он обретает голос, начинает тихо ругаться себе под нос. Кое-как я перевязываю рану своим шарфом. Выхожу из машины. Снаружи шторм, ветер сбивает с ног. Даже если найду автомобиль, он вряд ли заведется.

Он заводится — маленькая доисторическая «Сирена». Кажется, что так просто хозяин ее не бросил бы. Все равно что бросать старого преданного пса. Что-то с ним случилось, с хозяином.

Я подгоняю «Сирену» почти вплотную к заглохшей машине. У Крэйга глаза полузакрыты, и он не реагирует, когда я зову.

Кожей я ощущаю, как уходит время.

Я с трудом вытягиваю Крэйга из салона. Сразу перетащить его в машину не получается. Я сажаю его на дорогу, голова бьется о железную дверь. Черт.

— Крэйг!

Ледяные капли падают ему на лицо. Я перетягиваю рану потуже.

— Роберт!

Он что-то мычит.

— Вы же не хотите подохнуть прямо здесь, в этой треклятой тайге, в таком холоде!

У него получается выговорить:

— Н-нет…

— Вот так. Думайте о Челси. Думайте о детях. Как их зовут?

— Сара… И К-келли…

— Очень хорошо, — я наполовину втаскиваю его за заднее сиденье «Сирены». В этот момент трясущийся корпус замолкает.

Ох, нет. Бордель. Нет.

Время уходит.

Я бросаю американца и кидаюсь за руль. Но машина больше не хочет никуда ехать. Крэйг стонет, не стесняясь. Ему, похоже, очень больно.

Сколько жителей в Польше? Уж миллион наберется, наверное. Миллион жителей, а мы с американцем — одни во всем мире, и не докричишься. Кажется, я понимаю, что такое конец света. Больше всего мне не хочется бросать его в этой пурге. Но зачем стараться, если жизнь пригодится ему только в ближайшие два дня? Мне могли бы сказать, что разница очень даже большая. Могли бы сказать о его семье. Я и сам себе это говорил.

Возвращаюсь к нему:

— Роберт! Мне нужно найти другую машину. Слышите?

Он давится своей болью. Ему не до меня.

Я полностью затаскиваю его на сиденье, на чье-то брошенное тряпье.

— А собака? У вас ведь должна быть собака? Как ее зовут?

Крэйг бормочет что-то — не то «Слаппи», не то «Флаффи».

— Отлично, — шарф стал совсем темным, и в тесном салоне воняет кровью. — Слаппи… Сара и Келли… Сара старшая, а Келли — младшенькая, так?

— М-м… — видимо, наоборот.

— Ясно. Знаете, что я вам скажу, Боб? Я думаю, нас надули с этим концом света. Я думаю, все будет хорошо. Скорее всего, наши с вами службы решили припугнуть русских и вывалили мощную дезу. Мы купились, как дети. А у вас дома все спокойно, Сара и Келли спят в своих кроватках…

Я не хочу, чтобы он видел, что я делаю. Хотя он, наверное, знает.

— А Слаппи — на коврике, и никто из них даже не догадывается, что вы решили вот так нагрянуть. Я вам клянусь, Боб, все так и есть. Мы дождемся утра и доедем до аэропорта, и вы увидите наконец семью. Все будет хорошо, Боб…

Его голова слегка дергается. Я убираю пистолет.

— Все будет хорошо, — говорю я в тишину.

Плотно закрываю дверь.

Машин больше нет. Какие-то остовы попадаются вдоль дороги, на них только на тот свет.

Я сделал все, что мог. Просто у меня было больше шансов.

Теперь у меня никого нет. Вместе с Крэйгом умерли Челси, ее дочери и собака Слаппи. Наверное, я последний человек на этой земле.

Сугробы на глазах превращаются в грязь. Я больше не могу идти, но я хочу домой.