Увидимся в Новом Свете

– Отвратительно, когда вы протыкаете им нос. Он и так мучился, прежде чем отдать душу вашему Богу, так вы еще над мертвым издеваетесь, – визгливым голосом озвучила его действия еще одна – тощая, белокожая, со впалыми щеками, и от этого кажущимися еще больше, карими глазами. На вид ей было лет тридцать, но, здесь все выглядели очень плохо.

Мне не видно было того, что мужчина делал с мертвым, но я вспомнила, как Лиля рассказывала мне о старинном правиле моряков, где последним стежком ткань прошивали вместе с крыльями носа. Потому что на корабле нельзя было долго держать мертвого, а так проверяли – не жив ли человек. Давно. Это было очень давно. Где я, и где Лиля? Это не может быть реконструкцией событий. Уж сильно реальны эти мертвые мужчины и женщины, эта вонь, этот запах смирения, который наступает только после страха смерти. Это не мое тело, это не мой голос и язык, это не мое время. К горлу подкатывала паника, и я поняла, что не смогу сдержаться – я теряла сознание.

– Детка, детка, нет, мы только вернули тебя, и теперь, когда ты пережила весь этот ад, ты обязана жить, – я думала это был сон, но надо мной снова склонилась эта женщина, она поила меня из большой деревянной ложки водой, и мне становилось лучше. Я пыталась не думать о том ведре с грязью, которой мы обтирали лица девушка.

– Кто вы? – я старалась говорить шепотом, чтобы не открыть себя. Мне было так страшно, что сердце билось, как птица в клетке, теперь я точно знала значение этих слов.

– Девочка моя, ты много пережила, неудивительно, что Бог пытается закрыть тебя от того, что ты здесь видишь. Я сестра Маргрет из прихода. Не помнишь? – она с испугом смотрела на меня, но отвечала тоже шепотом, боясь, что остальные девочки нас услышат. – Элиза, я сопровождаю вас, как невест для новых поселенцев в Новом Свете. Мы плывем на корабле мистера Ланкриджа.

– Давно плывем?

– Почти три месяца, дитя мое. Ты начинаешь вспоминать? Ты росла в приходе вместе с этими девушками, твоими сестрами перед нашим Богом. Его Величество дал благословение, когда Вирджинская компания запросила невест для служащих в этих новых землях. Наш приход повиновался ему, и теперь вы станете достойными женами и помощницами тем, кто осваивает Новый Свет, – я видела в ее бесцветных серых, или когда-то голубых глазах безысходность и усталость.

– Все хорошо, сестра Маргрет, я приду в себя, не беспокойтесь, – я хотела кричать, пинать ногами все, что под них попадется, хотела плакать так громко, чтобы меня услышал их чертов Бог, но мне было жаль ее, а еще, жизнь научила меня быть сильной там, где кажется, что выхода нет совсем.

– Еды сегодня не будет, у нас заканчивается вода, поэтому, вам раздадут только сухари. Чистая вода только на питье, и советую вам ограничить ее для тех, кто уже точно не поправится, – мужчина, что зашивал саваны стоял посреди трюма с деревянным ведром, в который была погружена большая, вроде половника, деревянная ложка. Человек за его спиной держал в руках мешок, а этот, первый, запускал туда руку и по горсти насыпал в протянутые тут и там ладони. Я представила, как он закрывал глаза и протыкал толстенной иглой нос умершим. Этими руками. Руками, которые он вряд ли мыл, и волна удушья снова прокатилась к горлу, но меня уже не тошнило – желудок был пуст.

Глава 2

Когда к нам перевели Лилю, мне было семь. Я приехала сюда пару месяцев назад, но уже дала понять старшим, что выцарапать глаза я могу даже троим, и после моих укусов раны не заживают долго. Детский дом был моим постоянным домом, и я не знала другой формы жизни, не знала, как жить с родителями, и завидовала только одному – те, другие, домашние дети имеют свою личную комнату.

Лиля была тощая как щепка, с ободранными, крупными как у жеребенка, коленями. Ее жидкие косички были переплетены сзади и завязаны в бант. Она сразу подошла ко мне и спросила:

– Тебе больно? – потрогала пальцем шрам на виске, который я получила в честном сражении, отвоёвывая право на свою котлету в столовой. – Иди, я тебе подую, и все заживет. Бабушка так делала, и мне сразу помогало.

С этого момента этот чахнущий от горя потери цветок, занял ту часть сердца, которая, видимо, предназначалась для любви. Она на долгие годы заполнила мое сердце полностью. Мы стали сестрами, подругами, учителями и родителями друг для друга. Теперь мне приходилось драться в два раза больше, но Лиля дула на раны так, что они сразу переставали болеть.

Мы получили комнаты в одной коммуналке, и для этого мне пришлось объяснить директрисе, что, если она не посодействует, ее дача перегреется на солнышке и сгорит к чертям собачьим, а где эта дача, я хорошо знала – именно туда нас привозили «отдохнуть на свежем воздухе» с тяпками и лопатами, когда дети директрисы купались в реке и жрали яблоки.

Мы влетели во взрослую жизнь как необъезженные лошади, и, если бы не Лиля, я давно попала бы в плохую компанию, но она «дула» мне в уши так же качественно, как и на раны, и находила слова, чтобы отговорить от дурного, заняться делом, пробиваться в этой жизни, которая была нам мачехой.