Увлечения доктора Травена (ЛП)

Лишь много недель спустя Гарольд Травен не мог вспомнить подробности своего обратного пути. Он не знал, как долго это продолжалось. Он запомнил с фотографической точностью только тот момент, когда понял, что ему предстоит вылезти из пропасти. Он увидел себя, стиснув зубы от боли и усталости, привязывая к лианам что-то вроде рюкзака, в который поместил два серебряных контейнера из Грота. Он также помнил, как, искалеченный слабостью и страхом, начал шаг за шагом взбираться вверх по разорванной внутренней части скалы.

Но что произошло дальше? Как он смог подняться на пять или шестьсот футов, не имея никакой защиты, кроме собственных окровавленных рук? Что он делал во дворе, под Большим Деревом? Где он провел ночь, ведь ночь наверняка застала его еще в долине? Как получилось, что ни одно животное не напало на него, когда он был беззащитен, голоден и измотан? Как, если можно назвать это чудом, он смог после выхода на поверхность установить по компасу прежний курс и прибавить к нему сто восемьдесят градусов?

И самое главное: когда и где он потерял свое самое драгоценное сокровище — чертеж, найденный когда-то в Рукописи 13 и спрятанный в водонепроницаемой сумке, перекинутой через его грудь?

Он, вероятно, бредил — от боли обожженной руки, от усталости и голода, от жажды и, скорее всего, от того, что он видел своими глазами, что тогда казалось лишь лихорадочным сном. Из последних сил он раздвинул спутанные ветви бамбука и заметил свою команду, он все еще был в бреду.

Чук закричал, вскочил и поддержал Травена, когда тот упал на землю. Только что взошло солнце.Экипаж экспедиции Травена еще до вечера решил, что американец погиб, и готовится к отплытию. Если бы Травен появился двадцать минут спустя, он бы неизбежно умер. Ни один человек, даже самый здоровый, не сможет пройти сорок миль по джунглям.

Чук, Пью и Синг до полудня нянчили, кормили и поили американца. Они перевязали его обожженную руку. Из ближайшего источника они по очереди терпеливо приносили канистры с прохладной чистой водой, которую Травен бесконтрольно выпивал и плеснул себе в лицо. Они сварили рис, к которому добавили нежное мясо перепелоподобных птиц, на которых охотились. Все трое не скрывали радости от того, что это проклятое путешествие наконец-то закончилось. Они провели две ужасные ночи в джунглях, дрожа от страха во время землетрясения, с ужасом наблюдая, как раскачивается Великое Древо. В мире не осталось такой суммы, которая побудила бы их вновь «подглядывать за богами», как они между собой называли это.

Поскольку Травен все-таки не мог стоять самостоятельно, Чук и Пью сплели из лиан удобное кресло-гамак. Травен сел между ними, обняв их за шеи. Прежде чем они ушли, он на мгновение пришел в полное сознание. Он хотел посмотреть, берут ли они с собой оба контейнера. А еще он хотел в последний раз взглянуть на Хантантанчерана Сикрита.

В долине все еще была золотая пыль. Оно покрыло остатки руин. Но оно было достаточно низко, чтобы они могли увидеть, что Великого Древа больше нет. Оно исчезло, как будто это тоже было бредом.

Травен еще раз пришел в сознание на обратном пути — когда марсоходы въехали в живую изгородь Лернг Нохта. Он велел водителю подъехать к пагоде. Затем левой рукой он открыл холщовый чемодан и достал тщательно завернутый рулон бумаг. Монах с крысиным лицом почти поднялся с земли перед башней. Травен содрогнулся от отвращения, но взял верх. Не говоря ни слова, он жестом предложил монаху взять рулон с марсохода.

Монах жадно бросился на свиток, разорвал обертку, сорвал скотч. Потом он упал на колени и начал причитать, рыдать, петь, бормотать.

«Он говорит, — перевел Чук, — что молитвы монахов были услышаны». Он говорит, что теперь к тебе придет много хорошего. И что опасности будут далеко.

— Скажи ему, — с усилием прошептал Травен, — чтобы перестал бредить. Я больше не боюсь никаких опасностей. Я не жду ничего хорошего.

«Жизнь человека коротка и непостижима», — ответил монах с крысиным лицом, поднимаясь с колен. - Никогда не знаешь, что нас ждет через час.

— Мне все равно, — прошипел Травен. - И пойдем отсюда.

Монах сунул руки в рукава мантии и пристально посмотрел на перевязанную руку Травена.

«Пусть иностранец еще подождет», — сказал он Чуку.

Через мгновение он вернулся с маленькой фарфоровой баночкой в руке.

«Этот бальзам, — сказал он, — лечит все ожоги».

- Откуда он знает, что я обгорел? — спросил Травен сквозь стиснутые зубы.

«Кто смотрит в глаза богам подземного мира, — ответил монах, — тот должен познать укус огня. Если бы не наши молитвы, ты бы сгорел, как сухой куст, иноземец. А теперь разверните ему эту тряпку.

Монах окунул палец в банку, затем прикоснулся им ко лбу. Деликатным, почти незаметным движением он провел несколько раз пальцем по опухшему воспаленному ожогу. Травен не чувствовал боли. Через мгновение его охватило сладостное облегчение и великий покой. Рана, казалось, сразу начала опухать.