Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

Ряд преступлений подразумевал вполне определенный вид наказаний. Так, например, в Англии для фальшивомонетчиков предусматривались телесные увечья, а во Франции — сварение в кипятке. В Европе и в Византийской империи ослеплению подвергались политические преступники; этот вид наказания получил распространение в эпоху Карла Великого. Как один из видов телесных увечий, оно давало возможность правителю проявлять свою «милость» в отношении преступников, чьи деяния заслуживали смерти. Средневековые источники возносят хвалу Карлу Великому и Пипину Короткому, которые, подавив мятежи в 768 и 792 гг., велели вместо казни заговорщиков ослепить их. Аналогичным образом, три столетия спустя французский хронист Сугерий отмечает «милость», проявленную королем Генрихом I по отношению к казначею, покушавшемуся на его жизнь: осужденный подвергся ослеплению и кастрации, вместо того чтобы быть повешенным за совершенное преступление. Нередко случалось и так, что в процессе нанесения телесных увечий столь ужасные раны приводили к смерти осужденного. Согласно свидетельству одного из современников, король Иоанн вполне милостиво отнесся к своему сопернику и племяннику Артуру Бретонскому, когда велел того «всего лишь» кастрировать; при этом жертва скончалась от болевого шока. Интересно отметить, как различные формы наказаний выработали свое собственное теологическое оправдание. Например, ослепление трактовалось как невозможность лицезреть божественный свет, который бог пролил на мирского государя.

В недавно опубликованном крупном исследовании Тревора Дина «Преступления в средневековой Европе» / Crime in Medieval Europe (2001) обнаруживаются сходства в характере преступлений в Англии, а также различия в судебных подходах. И опять здесь ощущается влияние имперского Рима, причем Англия несколько отклонилась от остальной Европы, создав у себя общее право, а позднее — круговую поруку, которая в XIV веке пришла в упадок за счет изменения положения различных социальных групп. Однако позднее в эпоху Средневековья наметилось некоторое сближение: судебная ордалия стала применяться реже и постепенно отошла в тень, по мере того как росла квалификация судей, получавших университетское образование, а роль централизованной, монархической власти в преследовании преступников возросла как никогда. Европа обычно сильнее придерживалась инквизиторской линии, что неудивительно, поскольку громкие процессы церковной инквизиции имели большое влияние. Это позволило узаконить пытки при судебных расследованиях.

К XIII в. пытки уже вполне утвердились во Франции, Италии и Германии; а в XIV в. эта «судебная процедура» получила общее распространение. Поначалу судебные пытки тщательно регламентировались и могли применяться лишь один раз, однако с течением времени их использование осуществлялось с меньшим количеством оговорок. Прежде всего, признания, выбиваемые из осужденных с помощью пыток, необходимо было подтвердить за пределами пыточной камеры, но подобными «тонкостями» зачастую пренебрегали. В Венеции и Париже в эпоху Позднего Средневековья пытка являлась нормой при рассмотрении воровских дел; деформация конечностей, переломы и даже смерть от чрезмерного усердия палачей — все это подробно фиксировалось в документах того времени. Понятно, что «некоторые подозреваемые признавались в чем угодно, лишь бы прекратить свои мучения». Иногда, как, например в 1369 году во Флоренции, составлялись письменные жалобы на поспешное обращение к пыткам в уголовном судопроизводстве. Эти жалобы иногда оказывались эффективны; согласно одной из записей, в 1488 году в Париже под давлением родственников и друзей осужденных лишь двадцать обвиняемых из шестисот были подвергнуты пытке. Однако пытка, в отличие от наказания и казни, редко проводилась публично; это была позорная мера, не требующая никакой публичности. В конце концов, отвратительные методы пыток применялись и к невинным жертвам. В 1376 году в Воверте подозреваемый фальшивомонетчик был подвергнут пытке трижды, прежде чем его все-таки отпустили на свободу. В другом эпизоде в том же столетии фигурирует некий Финуччио де Марти, которого четырежды пытали за уклонение от уплаты налогов, прежде чем судья велел отпустить его.

Как и в случае с видами казней, разнообразие пыток, казалось, ограничивалось только воображением; и в самом деле, некоторые пытки были приспособлены для публичных казней. Без сомнения, существовал также дьявольский обмен идеями между военной и гражданской сферами. В отличие от казней, пытка не требовала всеобщего одобрения, но, как своего рода «окошко» в мир средневековых нравов, она показывает, до какой пугающей степени могли дойти власти в санкционировании официальных форм жестокости при поддержании закона и порядка. Технические методы включали в себя как хитроумные приспособления, так и весьма незатейливые, и все это часто сочеталось со смертной казнью.