Однажды, когда шах соизволил отбыть на охоту, Алишер уклонился от чести сопровождать его и, сев на коня, в одиночестве направился в один из отдаленных кварталов города. Были две причины столь непонятного уединения могущественного визиря: мудрый Алишер не любил жестокого и кровавого развлечения, каким является охота, с другой стороны, его влекла красота глаз одной неведомой красавицы. Вот уже сорок дней назад любовь поразила своим копьем сердце визиря.
Весенним днем, проезжая по тихой улочке, Алишер Навои услыхал шорох и невольно глянул наверх. Перед его изумленным взором предстал образ столь чудесный, что сияние луны по сравнению с ним было жалким поблескиванием ржавой медной полушки рядом с дивным блеском великолепного червонца.
Но лишь мгновение мог наслаждаться потрясенный Алишер зрелищем столь совершенной красоты. Прелестное лицо исчезло быстро и бесследно, подобно отражению в зеркале воды, возмущенной легким дуновением ветра.
Смущенный и взволнованный, Алишер удалился, однако с тем, чтобы на следующий день проехать, как бы невзначай, по той же улице и в тот же час.
С тех пор Алишер потерял сон и покой. Каждый день он совершал поездку в тот квартал, где жила обладательница дивных глаз, но так больше ему и не удалось ее увидеть.
Однако через своих верных слуг Алишер узнал, что красавица – дочь простого ремесленника, ткача Абу Салиха, и что имя девушки, Гюли, благоухает подобно цветку розы – гюль…
И вот после долгих раздумий Алишер наконец решился посетить отца девушки и поговорить с ним.
Подъехав к дому Абу Салиха, Алишер постучался в калитку. На вопрос «кто стучится?» Алишер ответил:
– Странник.
– Что тебе, странник, надо? – спросили снова.
– Дома ли почтенный Абу Салих?
Калитка открылась, и вышел сам Абу Салих.
При виде могущественного визиря бедный ткач испугался и затрепетал, ибо появление властителей жизни в те далекие времена не сулило ничего, кроме горя и бед.
Но Алишер скромно поклонился и попросил разрешения войти.
Ошеломленный и все еще дрожащий, Абу Салих проводил визиря к себе в дом и усадил на почетное место.
Алишер в смущении, а Абу Салих в страхе и растерянности долго не могли приступить к разговору и только обменивались приветствиями.
Наконец, видя, что дело не подвинулось и на муравьиный шаг, Алишер встал, почтительно поклонился и сказал:
– О, искуснейший из ткачей, почтеннейший Абу Салих, дозвольте мне, ничтожному, стать вашим сыном.
От изумления Абу Салих потерял дар речи. Никогда не мог он представить, чтобы к дочери его, простого ткача, какая бы она ни была красавица, мог свататься сам визирь, опора и щит трона, Алишер Навои.
Вне себя от радости, он обратился с поклоном к Алишеру:
– Души и тела нашего семейства в ваших руках, господин, и для меня высочайшая честь, что вы соизволили обратить внимание на ничтожную дочь ткача.
– Но что скажет девушка?
– Долг дочери – повиноваться отцу! – воскликнул Абу Салих.
Тогда Алишер Навои в свою очередь поклонился и сказал:
– Я знаю древние обычаи и законы шариата, но есть еще обычай сердца и законы разума. В любви принуждение – хуже смерти. Если ваша дочь скажет «нет», я удалюсь, покорно склонив голову.
Почтенный Абу Салих бросился на женскую половину и, найдя дочь, сказал:
– Неслыханное счастье свалилось на твою голову, дочка. Ты будешь жить во дворце. Тебя сватает сам визирь Алишер. Я сказал «да», но, велик аллах, он странный человек, ему нужно еще и твое согласие! Скорее соглашайся, пока он не передумал. Ему достаточно нахмурить брови – и от нашего дома вместе со мной, со всеми чадами и домочадцами не останется даже горсточки праха.
Гюли нежно улыбнулась отцу и сказала:
– Мой долг – повиноваться родителям. А вы скажите визирю: «Моя дочь – ваша рабыня!»
Старик вернулся вне себя от радости к Алишеру Навои и сказал:
– Я всегда говорил, что Гюли умница. Она согласна.
В тот же день Алишер Навои заслал в дом Абу Салиха сватов.
Надо сказать, что Алишер Навои был необыкновенным человеком. Он решил лично убедиться в чувствах девушки и стал каждый вечер приезжать в дом своего будущего тестя.
Алишер и Гюли прогуливались по цветнику и могли без помех говорить о своей нежной любви. Алишер декламировал свои новые, полные возвышенных страстей и чувств газели, посвященные Гюли, а Гюли пела звонким, подобным соловьиному, голосом песни под аккомпанемент домбры. Казалось, счастью молодых влюбленных не будет предела.
День свадьбы близился. Алишер принес уже отцу невесты калым – десять тысяч золотых. Состоялся никах – обручение.
В один из дней, когда Алишер находился в доме любимой, шах Хусейн спросил своих приближенных:
– Позвольте мне сказать, – обратился он к шаху Хусейну, – вот уже сорок и еще сорок дней, как соглядатаи неотступно, по вашему повелению, ходят по стопам вашего визиря Алишера, дабы вы знали о поведении его и мыслях.
– Что же узнали наши соглядатаи?
– Государь и повелитель, мысли и побуждения ваших подданных должны быть чище и прозрачнее хрусталя. Алишер обманывает вас.
– Что?! Как он смеет!