Узбекские повести

Как и все совестливые люди, Кудрат уже жалел, что стал свидетелем тягостной сцены, где с Малики, о которой он привык думать с душевным волнением, о которой уже привык мечтать, воображая ее своей женой, упала маска… Ему уже казалось, что он сам виноват, останься он ждать в конторе, — и Малика была бы прежней, ничего бы не произошло, не разрушило бы его планы и мечты. Сегодня он хотел поговорить наконец о самом главном, признаться в своих чувствах, просить ее руки. Он должен был благодарить случай, предостерегший его, открывший ему эту чуждую душу вовсе, оказывается, незнакомой женщины, а он, будучи человеком доброго сердца, именно этот случай и считал причиной краха.

Малика уже взяла себя в руки и искоса наблюдала за своим спутником, его смущенное молчание начинало раздражать ее.

— Нам следовало бы поговорить, — Малика решительно остановилась и повернулась к учителю. — Вы сватались ко мне…

Кудрат остановился, будто наткнулся на невидимую стену. Малика в упор смотрела на учителя и ждала ответа. Молчание затянулось, но теперь Малике все было ясно и без слов, так что когда она услышала учителя, лицо у нее было уже непроницаемым.

— Это была ошибка. Извините, — прошептал Кудрат.

— Я тоже так думаю, — Малика собрала всю волю, чтобы сохранить на лице презрительную усмешку.

Разве могла она заплакать на улице.

Апа не могла себе этого позволить.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Камал пустил на поле воду, когда, оставляя за собой пыльный шлейф, к вагончику подлетели зеленые «Жигули». Нишан распахнул дверцу и поманил Камала. Взгляд агронома не предвещал ничего хорошего.

— Садись, поехали. Срочно!

— В чем дело, ака? Что случилось?

— По дороге расскажу, садись.

Нишан не торопился с ответом и только удрученно качал головой, пока Камал усаживался, пыхтел недовольно и, трогаясь, проговорил:

— Сколько я тебя предупреждал, живи тихо, не лезь на рожон. Теперь сам расхлебывай кашу.

— Да что случилось, ака! Ничего не понимаю!

— Приехал Басит Кадырович. Велено срочно привезти тебя. От Халила-ака и председательши уже перья летят. Думаю, что тебе тоже не конфету дадут.

— Ну, напугали вы меня, — облегченно вздохнул Камал. — Я думал, что-нибудь с детьми. Нельзя так с человеком, паралич разобьет…

— Тебе все шуточки! В колхоз приехал первый секретарь обкома, а? Ты понимаешь? Значит, так, прежде всего заруби себе на носу: не высовывайся. Второе — ни слова лишнего, понял? Спросят, говори: виноват, ошибся, больше, мол, не повторится… Боже упаси спорить, доказывать… Не вздумай соваться со своим мнением, все испортишь! Запомни — сразу говори: виноват, прошу прощения, молодой, исправлюсь, больше не повторится… Повинную голову, сам знаешь, меч не сечет. Ну, я тоже не очень быстро ехал. Думаю, пока суть да дело, гнев остынет, там громоотводы есть покрепче нас с тобой, — Нишан лукаво прищурился.

Камал слушал и искренне жалел этого трудолюбивого, но сломленного жизнью человека.

Машина шла по старой дороге среди зарослей кустарника. Тамариск еще цвел, радуя глаз своей летней недолговечной красотой, а травы уже поникли, пожелтели, выгорели.

Подъехав к конторе, Нишан оставил машину в тени и проводил Камала до кабинета председательши, а сам остался в приемной. Камал, крепко топая, сбил пыль со своих брезентовых сапог. Сегодня он, как назло, не побрился. В приемную из кабинета доносился незнакомый хрипловатый бас.

— …А я надеялся, что вы способны на большое, крупное дело. И что мы видим? Какие вы вскрыли резервы? Засеянный хлопком двор детского сада? Школьный участок… Стыдно, товарищи. Казалось бы, мелочь, а как в ней отразилась привычка пускать пыль в глаза! — Кто-то невнятно вставил несколько слов. Бас продолжал: — Не ожидал, признаться, что вы дойдете до такого. Если вы хотели показать свое рвение, то глубоко ошиблись.

Кто-то вздохнул. Чиркнули спичкой. Камалу тоже захотелось закурить, он пошарил по карманам, сигареты забыл в вагончике.

— …Вместо того чтобы пробуждать у детей, молодежи любовь к природе, вы… В результате дети при виде хлопка будут плеваться, станут ненавидеть его. Как они будут работать в поле? Без души. Но человек не может работать на земле без души… — Говоривший, видимо, ходил по кабинету и, когда шел к двери, слышно было хорошо, отчетливо. — Главное качество человека — совесть, и мы не должны ее терять, дочка. Без совести, без души невозможно не только растить хлопок, но просто жить… Ты, дочка, думала, засеем хлопком кишлак, начальство увидит и зауважает — вот до чего дошли, изыскивая резервы…

Камал открыл дверь кабинета и кашлянул.

— Войдите.

В кабинете было все руководство колхоза, Халил-ака и двое из райкома, еще двое незнакомых были, видимо, из обкома. У окна дымил сигаретой седой, с мешками под глазами, среднего роста человек с депутатским значком на лацкане. Малика сжалась в комочек на диване, она даже не обратила внимания на Камала. Халил-ака встретил его невеселым взглядом и кивнул головой.