Узда

Гнев отступил так же внезапно, как и обрушился на нее, уступив место другому — оглушающему чувству отвращения. Она навалилась на деревянный стол, засыпанный мукой, закрыла лицо руками и заплакала, ее плечи затряслись.

— Это несправедливо, — пробормотала она. — Несправедливо, несправедливо.

Ховард обнял ее за талию и посмотрел на кондитера.

— Как вам не стыдно, — сказал он ему. — Стыдитесь!

Кондитер положил скалку обратно на стойку. Он развязал фартук и тоже бросил его на стойку. Посмотрел на посетителей и медленно покачал головой. Он вытащил стул из–под столика, на котором лежали карточки и бланки, калькулятор и телефонный справочник.

— Пожалуйста, сядьте, — сказал он. — Минутку, вот вам стул, — сказал он Ховарду. — Пожалуйста, сядьте.

Он прошел в переднюю часть магазинчика и вернулся с двумя маленькими коваными стульями.

— Пожалуйста, садитесь, ребята.

Энн вытерла глаза и посмотрела на кондитера.

— Я хотела убить тебя, — сказала она. — Я хотела, чтобы ты умер.

Кондитер расчистил для них место за столом. Он отодвинул в сторону калькулятор, бумагу для записей и квитанции. А телефонный справочник спихнул на пол, тот с глухим стуком упал. Ховард и Энн сели и придвинули стулья к столу. Кондитер тоже сел.

— Позвольте мне выразить вам свое соболезнование, — сказал кондитер, ставя локти на стол. — Один Бог знает, как я вам сочувствую. Послушайте, я простой пекарь. Я не могу претендовать на что–то большее. Может быть, когда–то, много лет назад, я был другим человеком. Я забыл, я точно не знаю. Но если и был, то сейчас уже перестал им быть. Сейчас я просто пекарь. Это не извиняет того, что я сделал, я знаю. Но я ужасно сожалею. Мне жаль вашего сына, и что я вот так вас донимал, — сказал кондитер.

Он вытянул руки на столе и перевернул их ладонями вверх.

— У меня у самого нет детей, поэтому я могу только представить, что вы, должно быть, чувствуете. И о чем тут вообще можно говорить? Только выразить сожаление. Простите меня, если сможете. Я не могу сказать, что я злобный человек. Вы так меня называли по телефону. Нет, я не злобный. Поймите же — все это оттого, что я, кажется, больше не знаю, как себя вести. Пожалуйста, простите меня, ну, если, конечно, сможете.

В кондитерской было тепло. Ховард встал из–за стола и снял пальто. Помог Энн снять ее пальто. Кондитер долго на них смотрел, затем кивнул и встал из–за стола. Он подошел к духовке и повернул какие–то ручки. Он нашел чашки и налил кофе из электрической кофеварки. Поставил на стол пакетик сливок и сахарницу.

— Вам, наверное, нужно поесть, — сказал пекарь. — Надеюсь, вы поедите моих теплых булочек. Вам нужно поесть, собраться с силами. Еда — это маленькая радость в такие моменты, — сказал он.

Он подал им теплые булочки с корицей, на которых еще не застыла глазурь. Он поставил на стол масло и положил ножи, чтобы намазывать маслом хлеб. Затем пекарь сел вместе с ними за стол. Он ждал. Он ждал, когда каждый из них возьмет по булочке с тарелки и начнет есть.

— Надо хорошенько подкрепиться, — сказал он, глядя на них. — У меня много. Ешьте. Ешьте, сколько хотите. На всех хватит.

Они ели булочки и пили кофе. Энн вдруг почувствовала голод, а булочки были теплые и сладкие. Она съела три штуки, порадовав этим кондитера. Затем он начал говорить. Они внимательно слушали. Несмотря на то, что они устали и исстрадались, они слушали, что кондитер хотел сказать. Они понимающе кивали, когда тот заговорил об одиночестве, о чувстве неуверенности и обреченности, которое пришло к нему в пожилые годы. Он рассказывал им, как это тяжко — быть бездетным. День за днем ставить тоннами в печь хлеб и каждый день опорожнять ее. За все эти годы сколько приготовлено угощений для вечеринок, для празднеств, которые он обслуживал. Слой глазури толщиной с палец. Маленькие фигурки жениха и невесты на торте. Сотни фигурок, нет, счет уже на тысячи. Дни рождения. Только представьте себе все эти горящие свечи. У него важная профессия. Он пекарь. Хорошо, что не садовник. Лучше кормить людей. И запах куда лучше, чем от цветов.

— Вот понюхайте, — сказал пекарь, разламывая темный батон. — Это тяжелый хлеб, но зато с насыщенным вкусом.

Они вдыхали запах хлеба, потом он дал им его попробовать. У хлеба был вкус патоки и неочищенного зерна. Они слушали пекаря, глотали темный хлеб, наедаясь досыта. При свете неоновых ламп казалось, что уже наступил день. Они проговорили до самого утра, и когда в окнах забрезжил бледный свет, они всё сидели за столом, и никто не собирался уходить.

Рэймонд Карвер.Узда.

Этот старый универсал с номерами штата Миннесота выезжает на площадку перед самым окном. На передних сиденьях — мужчина и женщина, на задних двое мальчиков. Стоит июль, и термометр зашкаливает за 100 градусов по Фаренгейту. Они выглядят изнеможенными. В салоне висит их одежда; в кузове свалены чемоданы, коробки и остальной скарб. По тем данным, что Харли и я потом собрали воедино, это все, что у них осталось, после того как банк в Миннесоте конфисковал их дом, пикап и трактор, их фермерский инвентарь и нескольких коров.