Узел

Странная комиссия из трех человек начала свою деятельность. Быстро выяснилось, что Стефанов очень болен. Большую часть дня сыщику приходилось проводить в постели. Квартира, которую ему подыскал фон Мекк, располагалась в Ольгинском переулке. Под окнами проходили рельсы передаточной ветви Курской железной дороги. Там день и ночь свистели паровозы, громыхали на стыках составы. Зато Лыкову с Домниковской было рукой подать до убежища Василия Степановича. Да и предстоящее поле боя близко. Сразу за полотном раскинулась огромная товарная станция Николаевской железной дороги, за ней чуть поменьше – Ярославско-Архангельской, а правее – обе товарные станции Московско-Казанской дороги. Четыре из пяти главных грузовых ворот столицы находились напротив друг друга, в пределах треугольника Второго Мещанского участка и прилегающих улиц. Пятая станция, на которую нацелилась комиссия, располагалась в Новой Деревне и принадлежала Московско-Курской дороге.

Несколько дней на квартиру к коллежскому секретарю тайно от начальства ходили сыщики. Из Петербурга приехал Василий Иванович Лебедев, поселился в квартире Стефанова и пробыл там безвылазно двое суток. Он помогал уговорить надзирателей. Авторитет бывшего начальника, а теперь важного столичного чиновника, сделал свое дело.

Лыков участвовал в некоторых таких беседах. Ему очень понравился отставной надзиратель Бишовец. Владимир Ерофеевич быстро согласился помочь комиссии. Он рассказал питерцу много интересного о нравах, царящих в московской полиции. Ржавчина разъела не только ее: градоначальник Рейнбот взял на службу несколько явных мошенников и доверил им важные должности. И не просто так, от неумения отличить честного от непорядочного. Эти новые в городе люди быстро переделали все под себя и развратили кадр, бессовестно пользуясь служебным положением. У Лыкова волосы встали дыбом, когда он узнал о нынешних порядках в Первопрестольной…

Правой рукой градоначальника являлся его помощник полковник Короткий. Говорили, что он вынужден был оставить строевую службу из-за чрезмерной тучности. Бог бы с ней, с тучностью, но нравственностью полковник также не вышел. На пару с шефом он создал систему поборов и ежемесячно объезжал данников, собирая с них деньги. Рейнбот учредил фонд своего имени, будто бы для помощи вдовам и сиротам полицейских, погибших на службе. Хорошее дело! Вот только отчетов того фонда никто не видел. Средства в него направляли в первую очередь те, кто заискивал перед полицией. Например, если клуб хотел держать банк в запрещенные законом азартные игры[10], то ему достаточно было сделать взнос в фонд Рейнбота – и разрешение получено. Раз в месяц заглянет Владимир Аполлонович Короткий, сунет в портфель пачку купюр, и играй себе спокойно дальше. Или у тебя публичный дом. Власти решили убрать их за пределы Садового кольца. Но если пожертвовать в фонд круглую сумму, то полиция твой бордель сразу переставала замечать. Так, например, вышло с самым роскошным бардаком в Соболевском переулке. Владел им прожженный мерзавец Стоецкий. Полиция приказала дом закрыть. Хозяин собрал соседей – Баркова и Голованова, тоже славных мазуриков, взял с них пятнадцать тысяч рублей и поднес Короткому. Все три публичных дома трудились на славу и по сию пору, в обход запретов.

Полковник не просто собирал «грязные» деньги, он еще и отдавал их в рост таким же темным людям. Бишовец рассказал об Артистическом клубе. Там известные одесские жулики Макареско и Молдавцев открыли игру. Деньги на ее обустройство они взяли взаймы у знаменитого шулера Егора Харитоновича Денисова по кличке Ломоносов. Короткий узнал об этом и предложил одесситам перекредитоваться у него. Платите, мол, за ссуду тридцать процентов в месяц и крутите ее, сколько хотите. Ребята кинули Ломоносова и прикрылись Рейнботом. Держали банк, раздевали простаков и бед не знали. Так же поступил Немецкий клуб: он вполне официально каждый месяц отсылал в фонд Рейнбота круглую сумму «на приют». А за разрешение открыть на Сретенке электрический театр его хозяин Хазов заплатил десять тысяч. Подобных историй было множество, все о них знали и молчали.

В конце концов Короткий обокрал собственного начальника. Взял деньги у шулеров, а Рейнботу не отдал. И тот уволил тучного полковника. Но опасаясь мести с его стороны – а Короткому было что рассказать, – лично просил Столыпина не привлекать Владимира Аполлоновича к суду…

Часть поборов шла градоначальнику через его личного сапожника! Звали этого весьма влиятельного в Москве человека Иосиф Григорьевич Стволов. Если вам нужно то, чего другим нельзя, суньте деньги сапожнику, и он решит ваш вопрос.